Находившиеся на площадке игроки немедленно остановились, словно в детской игре по команде «замри». Они замирали так каждый раз, как только тренер начинал материться: от них требовалось застыть на том самом месте, где все эти «мудаки», всевозможные «матери» и самыми разнообразными способами использованные «задницы» донеслись до их слуха Вернон Конджерс, только что обыгравший Трейшоуна и Джоджо на подборе, застыл с мячом у плеча широко расставив локти, как крылья какой-то нелепой птицы. Пожалуй, на этот раз команду тренера «Стоп! Твою мать!» он выполнил лучше всех. Фразеологический оборот «Твою мать! Гребаный…» со всевозможными продолжениями был самым любимым языковым средством, которое Бастер Рот использовал для выражения недовольства чем-либо в поведении своих игроков. Чарльз однажды даже доверительно сказал Джоджо: «После каждой тренировки я еще часа два не могу вспомнить, что меня зовут не Ты, Гребаный Бускет». И вот тренер вышел на площадку – великий и ужасный, всемогущий и безжалостный. Он приближался к игрокам неумолимо, как сорвавшийся с горы камень. Походку Бастера Рота невозможно было спутать с чьей-либо другой: тренер передвигался медленно, чуть вразвалочку, но не лениво, а, наоборот, предельно собранно. Можно было подумать, будто мышцы его бедер накачаны до такой степени, что ему невозможно поставить ноги вместе без риска через несколько шагов протереть брюки. На лице тренера, как и следовало ожидать, застыло мрачное и суровое выражение. Джоджо просто ненавидел, когда тот был в таком настроении. Вот и на этот раз он увидел в приближающемся тренере не знак очередной неминуемой трепки, а уже подписанный приговор, вынесенный ему злым роком. Деваться было некуда. Злая судьба перекрыла все пути к отступлению, оставив несчастного Джоджо один на один с посланцем злых сил. Джоджо почувствовал себя гладиатором, брошенным без оружия на съедение льву. Идеально гладкая баскетбольная площадка, светлый деревянный пол которой искрился в безжалостном свете люминексовских светильников, закрепленных на потолке, казалась ему ареной, освещенной трепещущим пламенем факелов. Со всех сторон площадку окружали расходившиеся амфитеатром чуть ли не к самому небу трибуны. И пусть этот Колизей был практически пуст – Джоджо понимал, что репетиций и тренировок не будет. Расправа произойдет здесь и сейчас – без промедления и не понарошку. Все как на публике. Остановившись футах в десяти от игроков, тренер вдруг перевел взгляд на Вернона Конджерса. Тот аж вздрогнул, решив, что гнев божий обрушится на него. Но тренер негромко, низким, хриплым от сжигавших его изнутри эмоций голосом сказал: — 263 —
|