|
Когда по радио передали первые короткие сообщения о взрыве, убившем заместителя министра и двух его телохранителей, Левантеру казалось, что он совершил это убийство давным-давно. Он ликовал, что смог наконец содействовать торжеству справедливости. Он вспоминал, как гнев вскипал в его сердце всякий раз, когда он читал в газетах о сталинских прихвостнях, благополучно доживающих свой век на пенсии и боящихся только старости. Он думал и о нацистах – о том, что часа возмездия пришлось ждать целое десятилетие. Сгустились сумерки. Левантер сидел за рулем машины, мчавшейся в сторону Парижа. Фары выхватывали из темноты сонные, укутанные снегом деревушки, и Левантер чувствовал себя безопасно и уютно в мире, позволяющем легко скользить между воспоминанием и деянием. Вскоре после того, как Левантер утвердился в инвестиционном бизнесе, он поехал в Париж, чтобы посетить одну лабораторию, занимающуюся новыми фотоэмульсиями. Как-то он вышел из магазина на левом берегу и увидел, что прямо перед его носом у тротуара остановился мотороллер. Хозяин мотороллера снял шлем и взглянул на проходящего мимо Левантера. Потом обернулся и посмотрел опять. Левантер не поверил своим глазам, но ошибки быть не могло. Они обнялись. – Ром! – громко вымолвил Левантер. – Лев! Не могу поверить! – воскликнул тот по-русски. – Неужели это ты? – Ромаркин смеялся сквозь слезы. – Я слышал, ты где-то в Америке, но понятия не имел, как тебя найти… – Как ты? – прервал его Левантер. – Мы ведь не виделись с московских времен двадцатипятилетней давности! Как ты сюда попал? – Давай-ка присядем, – сказал Ромаркин, все еще красный от возбуждения. Они зашли в угловое кафе, заказали вина и выпили за встречу. Ромаркин расстегнул воротник: – Столько лет прошло, а ты все так же свободно говоришь по-русски. Ничего не забыл! – Ладно об этом! Как ты сюда попал? – настаивал Левантер. Ромаркин потягивал вино. – Прежде чем я отвечу, – сказал он с запинкой, – скажи мне кое-что, Лев, только честно. Ты все еще думаешь, что тогда я был болен? Сошел с ума? – с неожиданно тревожным и напряженным видом спросил Ромаркин, нагибаясь к Левантеру через стол. – Помнишь, когда я задал тебе тот вопрос в университете? – Конечно помню. Разве это забудешь? – ответил Левантер. – Но что случилось с тобой после этого? Ромаркин почти прошептал: – Меня отправили в Сибирь. Три года исправительных работ. Потом – в армию. К счастью, я был неплохим спортсменом, и меня определили в команду легкоатлетов. Я хорошо прыгал в высоту. Очень хорошо. На следующий год, когда команда приехала на соревнования во Францию, я совершил свой самый высокий прыжок – перемахнул через Железный Занавес. Попросил политического убежища, и мне его предоставили. С тех пор я – всего-навсего еще один иммигрант. – Он сделал большой глоток вина. – Но я не желаю говорить о настоящем. Я должен кое-что спросить у тебя. А ты, Лев, должен мне сказать. — 30 —
|