Безутешные

– Мистер фон Винтерштейн распорядился развозить завтрак сейчас, мисс. По мне, так он прав. Людям пора уже подкрепиться.

Мисс Штратман по‑прежнему выглядела смущенной; она неуверенно взглянула на меня. Затем спросила:

– Ну как там… все в порядке?

– Сейчас все прекрасно, мисс. Конечно, когда мистер Бродский лишился чувств, поднялась легкая паника, но теперь публика успокоилась и получает удовольствие. Видите ли, мистер фон Винтерштейн только что произнес в вестибюле превосходную речь о блестящих традициях нашего города и обо всем, чем горожанам следует гордиться. Он перечислил наши достижения за многие годы и указал, что мы свободны от ужасных язв, поразивших другие города. Именно в этом мы и нуждались, мисс. Жаль, что вы не слышали. Нам стало спокойней за себя и за свой город, и теперь все в прекрасном настроении. Взгляните, кое‑кто из публики сейчас там. – Он указал в окно. В самом деле, снаружи, в предрассветном сумраке, неспешно бродили по траве несколько зрителей, осторожно держа в руках тарелки и разыскивая, где бы сесть.

– Простите, – сказал я, вставая. – Мне нужно на сцену. Еще немного – и я опоздаю. Я вам очень благодарен, мисс Штратман. За вашу любезность, за все. Но сейчас прошу меня извинить.

Не дожидаясь ответа, я обогнул тележку и вышел в коридор.

37

В полумглу коридора уже успел просочиться слабый утренний свет. Я взглянул на зеркальную нишу, где оставил Хоффмана, но тот исчез. Мимо картин в золоченых рамах я поспешил к зрительному залу. По пути мне встретился еще один официант с тележкой, наклонившийся, чтобы постучать в дверь, но в остальном коридор был пуст.

Я продолжал быстро шагать, высматривая запасной выход, приведший меня сюда. Меня подстегивало нетерпеливое желание поскорее приступить к своим обязанностям. Какие разочарования ни постигли меня только что, я не снимал с себя ответственности перед публикой, которая много месяцев ожидала возможности увидеть, как я появляюсь на сцене и сажусь за рояль. Иными словами, мой долг заключался в том, чтобы выступить в этот вечер по меньшей мере не хуже обычного. Не справиться с данной задачей (я вдруг остро это почувствовал) означало распахнуть некие незнакомые врата и ввергнуться в темное, неизвестное пространство.

Вскоре я перестал узнавать дорогу. Коридор здесь был оклеен темно‑синими обоями, вместо картин висели подписанные фотографии, и я понял, что пропустил нужную дверь. Однако на глаза мне попались другие, более солидные двери с надписью «Сцена», и я решил свернуть туда.