|
Джозеф Укулоре, брат Пророка Джонаса, заложил основы хозяйства, которое спустя и многие годы после его смерти приносило достаточный доход для того, чтобы город мог просуществовать на него три неурожайных года. Но даже при таких резервах Фило Холф в дождливые годы был вынужден, на правах предводителя общины и при поддержке Дока Морроу и Пэла Уэверли (владельца винной лавки при «Универсальном магазине Уиггема» — одного из немногих частных предприятий в городе), сократить месячное довольствие на пятнадцать процентов — мера, представлявшаяся неизбежной, в том случае если укулиты собирались выжить и существовать далее как единая и смешанной с пеплом, несмолкаемый шум дождя, отсутствие солнечного света и тепла, ущерб, нанесенный собственности и землям, погибший урожай, тающие на глазах сбережения и уменьшающиеся доходы — все эти последствия небесного гнева давно уже перестали быть предметом обсуждения для верующих, оставшихся в долине. Дождь просто шел и шел; многострадальные укулиты стоически терпели, но постепенно кое–что все же менялось. Присмотревшись к собравшимся на крыльце жен* щинам, можно было легко заметить, что они стали несколько иными, чем раньше, или, вернее сказать, утратили некоторые из своих качеств. Длительная спячка дождливых лет слегка смягчила жесткие черты их лиц. Долгое ожидание выкорчевало из набожных душ то, что раньше пронизывало их насквозь своими корнями, отчего в глазах порою виднелся нездоровый блеск Разумеется, вместе с этим исчезла и благоуханная безмятежность, и самоуверенный взгляд, и ощущение избранничества… Короче говоря, твердая вера в высшее предназначение уже не определяла собою выражения этих лиц. Дух Божий оставил укулиток. Зато их стали чаще посещать смирение, стыд, со–крушение — проявление слабости духа. В ожидании доктора женщины беседовали, и голоса их, тихие и усталые, были едва слышны за грохотом ливня и стуком башмаков. — … запеленатая туго–туго и совсем синенькая! — сказала одна из женщин. — Это пудет чюдо, если она вышивет… — отозвалась Ольга Холф, а Нена Холф, прижимая огромные мужицкие ручищи к затянутой в черное груди, добавила: — Совсем крошка! — Укутанная в рубище Пророка! Подумайте только! — сердилась Уильма Элдридж. — А на головке — священный венец Пророка, — вставила Хильда Бакстер, большая любительница приврать. — Чушь! — взвилась расслабленная Уильма. — Полная чушь! Священный венец, еще чего скажешь… И тут женщины разом замолчали, словно у них отнялись языки. Потому что дверь в приемную Дока Морроу отворилась. — 76 —
|