В зеркалах

— Должно быть, ее отправили домой, — сказал Рейнхарт. — Последнее, что я слышал, — ее держали в Уингдейле.

— Милая Наташа, — растроганно сказал Фарли. — Наверняка ее обратный путь был легче моего. В Мехико я приткнулся в жуткой гостинице, полной сирийцев, за квартал от бойни. Я подумал, что надо потихоньку околачиваться вблизи ресторана «Санборнс», поскольку была практическая надобность в свидетельстве о рождении. И вот однажды днем я познакомился с лопухом из Иллинойса и по наитию, что ли, позвонил в железнодорожную кассу и забронировал билет на ночной экспресс до Эль-Пасо. Ну, на его имя. Вечером мы пошли пить, и он позволил мне заиметь его туристскую карточку и свидетельство о рождении — на что я и рассчитывал. Тут же вокзал, поезд — и в Эль-Пасо. Что?

— Здесь Новый Орлеан, Фарли.

— Да, черт возьми. — Фарли подцепил уголком сухаря остатки томатного соуса. — Когда я вернулся в Штаты, возникло чувство, что логика указывает на запад — ну, знаешь, на южную Калифорнию или в таком роде. Но деньги утекали со страшной быстротой. Пришлось остановиться в Денвере, заняться рекламой по телефону и тому подобным. В конце концов услышал про труппу, которая разыгрывала мистерию о Страстях Господних — там нужен был Христос.

— Кто?

— Христос. Премьер. Ну, Он Сам. Я рискнул, пошел к ним, и, клянусь всеми святыми, они меня взяли. Ей-богу, подумал я, опять спасен и опять Его рукой! Сдохнуть мне, это было что-то сверхъестественное.

— Что ж, — сказал Рейнхарт, — если ищешь, кем прикинуться, чтоб улизнуть от полиции, лучше ничего не придумаешь.

— Вот и я так решил. Но не думай, что любой болван с манерами может сыграть Иисуса Христа. Зрители мистерии, может, и не эрудиты, но это специфическая публика. Нужна искра, чтобы сыграть Христа. Вот тут что-что нужно иметь.

— Фарли, меня вот что занимает, — сказал Рейнхарт. — Это фото там, на стене. Не ты ли на нем?

— Это фото, — сказал Фарли, — репрезентативная вещь. В вульгарном смысле — это моя фотография, но она как бы репрезентативна. Она представляет Христа в обезличенном образе меня. Ну, понимаешь?

— А-а.

— Труппа как раз отправлялась в Техас. Они гастролируют весь год — летом в Канаде и около границы, зимой на Юге. Мы играли в любом захолустье — в воскресных школах, на приходских собраниях и так далее. Это было довольно трогательно. Премьерам платили семьдесят пять долларов в неделю, но гостиница — за твой счет. К Рождеству мы были в Лафайете с двумя десятками контрактов по Северо-Востоку на Страстную неделю и Пасху, и тут я подумал, что с меня, пожалуй, хватит. Стало не совсем спокойно, я немного напрягся, ну, ты понимаешь. Я не знал, что с Наташей. А труппа представляла меня не только как актера, но и как проповедника в миру. И вот, когда мы играли перед обществом Миссии в Хуме, я подошел там к главному и сказал, что снова ощутил призвание. «С актерством расстаюсь, — сказал я ему, — хочу служить». Ты бы видел его, Рейнхарт, можно было подумать, что он ангажирует Самого И. X. Это был бенефис и довольно щедрый контракт, а я имел в виду заниматься сбором пожертвований, и, когда он меня взял, я решил, что вот она, рука Божья. Но когда они стали меня спрашивать, как бы я отнесся к работе с грешниками, картина прояснилась. Я пришел сюда и принял место от старого пердуна, который им заведовал. Вот и вся история.