|
3) Культурно-детерминированная деятельность лишь тогда становится жизнедеятельностью человека, когда виртуальный предметный мир культуры авторизован, превращен в личный мир человека. Практически это происходит в ситуациях экзистенциального выбора, который требует от проявляющейся в ней предметности полного и целостного удовлетворения жизненных притязаний личности.
3-1-5. МОДАЛЬНЫЙ АСПЕКТ ИНТРОЕКЦИИ, СТРУКТУРА ЭГО И ВОЛЯ:
комментарий 3 (еще более непростой [1])
1
До сих пор мы говорили о предметной стороне интроекции. Между тем это хотя и важная, но не единственная ее характеристика.
Вот еще один типичный пример. Многие люди имеют того или иного рода запреты. Часто, например, приходится сталкиваться с запретом на сексуальные отношения. Обычно такой запрет имеет тривиальную историю: ребенку в детстве (с той или иной мерой настойчивости, угроз, отрицательных эмоций и пр.) запрещали сексуальные проявления и, возможно, в то время это было правильно (с точностью до адекватности средств). Только ему забыли сказать, что это "нельзя" имеет особую характеристику: "пока нельзя". А потом забыли (или некому было) сказать, что теперь уже можно. Одни люди "сами" догадываются или получают от кого-то соответствующее "разрешение", другим – "не везет", и запрет остается с ними на всю жизнь.
Аналогичным образом устроены "сценарные" запреты по Берну: запрет на успех, запрет на достижение определенного уровня жизни и т.д.
Чем запрет-интроект отличается от "просто" запрета?
Петя зовет Васю поиграть за домом. Вася говорит: "Мне нельзя, мне мама не велела со двора уходить". Петя удивляется: "А почему?" – Вот тут-то все и начинается. Если Вася примет петин вопрос, в нем может начаться внутренняя борьба: "Почему Пете можно, а мне нельзя?" Хорошо, если он может задать этот вопрос маме; еще лучше, если у мамы есть на этот вопрос разумный (хоть в какой-то мере) ответ, что-нибудь вроде: "Пете уже семь лет, а тебе только пять. Ты заиграешься г убежишь далеко и потеряешься. Петя же не будет за тобой все время следить". Даже если ребенок не вполне поймет этот ответ [2], важно именно то, что запрет может быть подвергнут сомнению, обсужден, подтвержден или, – в принципе, – даже отменен.
Интроецированный запрет, в отличие от этого, недоступен обсуждению.
Впрочем, и этого еще недостаточно для того, чтобы с полным основанием говорить об интроекции. В конце концов, чем плохо жить чужим умом? Ведь именно так живут люди в так называемых "традиционных обществах": как "заповедано", так и живут. И никому (там) не приходит в голову, что можно жить иначе. Если человек имеет запрет, соблюдает его и уверен, что все в порядке, не может быть речи ни о каких невротических механизмах: экзистенциальный выбор ему так же мало нужен, как антилопе-гну. Психологически с ним "все в порядке". Может быть, "со стороны" (то есть с точки зрения другой культуры) его поведение кажется нелепым; может быть, оно представляется "неэффективным" – опять же с внешней точки зрения [3]. Может быть, культура, которая "заповедала" ему определенные способы поведения, умирает, и это поведение действительно неэффективно, – уже с точки зрения просто выживания культуры и индивида. Но все это – не психотехнические проблемы. Психологически вполне можно понять (и уважать) человека, который скорее умрет, чем нарушит некую заповедь, даже если смысл этой заповеди ему совершенно непонятен.
— 193 —
|