|
Когда она вошла, раздался сигнал тревоги, она выпустила из рук охапку вещей и кинулась на звонок. У меня на полу осталась одежда моего соседа, включая его кроссовки. Кроссовки были мужские, большого размера и с длинными шнурками. Я огорчилась и обиделась, потому что сиделка была мне симпатична, и я думала, что она ко мне хорошо относится, к тому же у меня в тот вечер не было никакого желания покончить с собой, но, тем не менее, я покорно сделала то, о чем она меня «попросила» - начала вынимать шнурки из кроссовок, чтобы сплести из них веревку и повеситься. Признаюсь, что я нарочно, хотя и не очень, но все же замешкалась, потому что сама совсем не хотела причинять себе физический вред и надеялась, что сестра, может быть, еще передумает. Тем не менее, к тому моменту, когда сиделка вернулась, работа моя продвинулась уже довольно далеко, и женщина рассердилась. Наверное, она вдобавок еще и испугалась, но этого я тогда не понимала. Я же пришла в смятение, разозлилась и обиделась: ведь она же сама попросила меня так сделать, раз поставила передо мной башмаки, так что ей совершенно не за что было на меня сердиться, я же только выполнила то, что мне было велено. Для меня простое конкретное действие, даже нечаянное, несло в себе такой же смысл, как высказывание, но и высказывания я тоже могла иногда понять совершенно неправильно. Я придавала метафорам конкретное значение, а конкретным вещам - метафорическое. По-видимому, это началось у меня гораздо раньше. Перечитывая сейчас книжки, которые я любила в двенадцать-четырнадцать лет, я вижу, что очень многое интерпретировала тогда неправильно, вычитывая второй смысл там, где для этого не было никаких оснований. Поэтому я очень часто истолковывала что-то неправильно, и нередко случалось, что люди неправильно понимали меня. В мире все было смешано и перепутано, так что в нем трудно было разобраться, и я из-за непонимания часто сердилась и приходила в отчаяние. У меня не получалось сотрудничать с окружающими людьми, потому что я не понимала происходящего, люди же часто отказывались сотрудничать со мной, потому что им казалось, что я этого не хочу. На самом деле это было не так. Я очень хотела, но не умела. Поэтому для того, чтобы добиться взаимодействия, нужно, отвлекаясь от описаний и диагнозов, обращаться непосредственно к пониманию, к ресурсам и жизненной ситуации. Симптом - это и есть симптом, а не болезнь как таковая, симптом лишь указывает на что-то другое. В этом, может быть, и заключается главная опасность диагноза. Иногда он замыкается на себе и скрывает от взгляда самое важное. Диагноз, как уже говорилось, ставится на основе симптомов, которые проявляются у данного человека. Это могут быть искаженные представления, галлюцинации и т.д. Арнхильд слышит голоса (у нее есть и другие симптомы), значит у Арнхильд шизофрения. Почему Арнхильд слышит голоса? Потому что она больна шизофренией. Вот круг и замкнулся. Все остальное остается за его пределами, из этого круга нельзя ничего извлечь, он не позволяет вникнуть во что-то глубже. Между тем как раз и требуется углубленное понимание. — 84 —
|