Это может звучать как противоречие нашему более раннему заявлению — “Мы хотим понять, какой смысл несут их истории для них. Это означает наш отказ от “экспертных” фильтров”. То, что здесь важно, это слово “экспертный”. Тогда как невозможно избежать интерпретации, мы пытаемся избежать убеждения, что о прожитом опыте человека, мы знаем больше, чем он сам. Люди, с которыми мы работаем являются первичными интерпретаторами своего собственного опыта. В ходе своих терапевтических бесед мы “собираем” смыслы во взаимодействии с другими, а не открываем истины. Неизбежно, что мы выберем определенные вещи как стоящие и значимые, и проигнорируем другие. Наш разум — это не пустая грифельная доска (и никогда не может стать таковым), на которой люди могут писать свои истории. Если мы считаем себя экспертами по патологии, мы будем замечать, запоминать и далее исследовать те вещи, произносимые людьми, в которых нам слышится патология. Если наш слух направляется теорией, которая говорит, что люди должны “прочувствовать свою боль”, дабы обрести целостность, мы будем формировать болезненные истории. Если у нас есть специальный интерес к теме обделенности властью, мы будем побуждать людей рассказывать нам истории о том, как они были лишены власти. Все может закончиться тем, что те самые вещи, которых люди пытались избежать, прийдя на терапию, станут более реальными, более живучими и более гнетущими. Декоструктивное выслушивание Мы называем этот особый род выслушивания, необходимый для принятия и понимания историй людей без конкретизации и усиления беспомощных, болезненных и патологических аспектов этих историй *[Это не означает, что мы побуждаем людей игнорировать несправедливость или смиряться с ней. На самом деле, это означает, что мы более внимательны к событиям, которые могут быть пересказаны как история “борьбы против несправедливости”, нежели к тем, которые рассказываются как истории о “человеке как жертве”. Таким образом, мы помогаем себе и людям, с которыми работаем, сыграть свои роли в деконструкции патологизирующих историй.] деконструктивным выслушиванием. Путем такого выслушивания мы пытаемся открыть пространство для тех аспектов жизненных нарративов людей, которые еще не обрели свою историю. Наша склонность к социальному конструктивизму приводит к тому, что мы взаимодействуем с людьми, побуждая их относится к своим жизненным нарративам не как к пассивно получаемым фактам, но как к активно конструируемым историям. Мы надеемся, что они переживут свои истории как нечто, к формированию чего они приложили руку, а не как что-то, что уже сформировало их. Мы верим, что эта установка помогает деконструировать “фактичность” нарративов людей, и что такая деконструкция ослабляет хватку ограничивающих историй. — 51 —
|