|
Он также напоминает нам, насколько важным для Бэйтсона было время: Утверждая, что вся информация — это обязательно “новости различия”, и что именно восприятие различия запускает все новые реакции в живых системах, он [Бэйтсон] продемонстрировал, насколько нанесение на карту событий во времени существенно для восприятия различия, для обнаружения изменения. (White & Epston, 1990, стр. 2) Преимущество, которое Майкл Уайт увидел в нарративной метафоре, заключалось в том, что любая история — это карта, простирающаяся во времени. Она объединяет оба бэйтсоновских понятия в одну концепцию. Когда мы впервые начали применять нарративную метафору (скорее в уайтовском, нежели бэйтсоновском смысле), мы рассматривали ее просто как полезное расширение мышления Бэйтсона. Тем не менее, по мере того, как мы продолжали использовать ее и изучать ее теоретические ответвления, мы поняли, что она привела к достаточно серьезному сдвигу в нашем мировоззрении. В нашей прежней работе вмешательства были нацелены на специфические проблемы и задачи. Прислушиваясь к Уайту, мы более не пытались решать проблемы. Вместо этого, мы заинтересовались работой с людьми, которая призвана порождать и “уплотнять” (Geertz, 1978) истории, которые не поддерживают или подтверждают проблемы. Мы обнаружили, что как только люди начинают заселять и переживать эти альтернативные истории, результаты выходят за пределы решения проблем. В рамках новых историй люди могли переживать новое представление о себе, новые возможности во взаимоотношениях и новое будущее. Ученые в области гуманитарных и социальных наук (напр., E. Bruner, 1986b; J. Bruner, 1986; Geertz, 1983) начали применять нарратив в качестве организующей метафоры за несколько лет до того, как она стала использоваться в терапевтических кругах. Например, Джером Брунер (1986, стр. 8) пишет: К середине 1970-х социальные науки двинулись... в сторону более интерпретативной позиции: смысл стал центральным понятием — как интерпретируется мир, какими кодами регулируется смысл, в каком смысле саму культуру можно рассматривать как “текст” [историю], который участники “читают” самостоятельно. По мере того, как мы получали более широкое представление о потоке идей, из которого Дэвид Эпстон, Черил Уайт и Майкл Уайт заимствовали нарративную метафору, мы обнаружили еще одно важное направление в том же потоке — социальный конструктивизм. *[Здесь мы не уверены, что впервые встретились с термином “социальный конструктивизм в ходе беседы с Гарри Гулишианом или в статье Линн Хоффман (1990) “Конструируя реальности: Искусство оптических линз”. Как бы то ни было, мы рекомендуем как статью Хоффман, так и значительно более раннюю статью Кеннета Гергена (1985), которые ознакомили многих людей из психотерапевтических кругов с идеями социального конструктивизма. ] Тогда как более глубоко социальный конструктивизм мы будем обсуждать в Главе 2, здесь мы лишь отметим, что его главная предпосылка состояла в том, что убеждения, ценности, установления, обычаи, ярлыки, законы, разделение труда и все прочее, что составляет наши социальные реальности, конструируются членами культуры по мере того, как они взаимодействуют друг с другом, поколение за поколением, день за днем. Другими словами, сообщества конструируют “линзы”, сквозь которые их члены интерпретируют мир. Те реальности, которые каждый из нас принимает как должное, это реальности, которыми общество окружает нас с самого рождения. Эти реальности обеспечивают практики, слова и опыт, на основе которых мы строим свою жизнь или, как бы мы сказали на постмодернистском жаргоне, “учреждаем свою самость”. — 24 —
|