|
Впрочем, давно уже не подходил Марк Теренций Варрон к кому попало. Кончились те времена, кончилось детство. Тогда, охотно садясь на любое плечо, он наклонялся к самому уху человека и проникновенным шепотом предлагал: "Поговорррим?", за что неизменно получал какое-нибудь угощение. Теперь же все чаще и все печальней произносил Марк Теренций Варрон: "Temporrra mutanturrr...", - ни на кого не глядя, а только слушая и слушая музыку этой фразы. Он умел уже различать людей и гораздо более трезво поглядывал на них: дескать, а ну-ка, милейший, дайте на Вас посмотреть, чего Вы стоите... э-э-эх, да Вы ничего не стоите, что ж тогда разговаривать с Вами, а уж тем более на плечо к Вам садиться, - нет-нет, милейший, ступайте-ка Вы своей дорогой, я - своей, и дело с концом. Но Фредерика!.. Но эта девочка - тоненькая, как ниточка, по которой она гуляла по небу с двумя большими бумажными лепестками в руках! Но эта маленькая фея, танцевавшая на пальцах нежные танцы Баварии! И южный ее выговор - мягкий, как пух под самыми густыми перьями, выговор, который нельзя повторить, чтобы не задохнуться... Фредерика, первая - первая и взаимная любовь Марка Теренция Варрона! Ее подобрали на дороге, где она просто сидела и просто ждала, когда ее подберут. Подобрали, посадили в тесный возок, накормили чем бог послал, расспросили... - Я умею танцевать. - Хорошо, будешь танцевать. - Я умею петь. - Хорошо, будешь петь. - А этот ворон, он зачем у вас на цепи? - Чтобы не улетел... - Разве ему плохо с вами, что он может улететь? Фредерика оказалась необыкновенно способной. - Как это ты делаешь? - спросила она у Пауля, когда тот шел по канату. - А иди сюда - покажу. И Фредерика пошла по канату, смеясь от счастья. - Сколько тебе лет, Фредерика? - Четырнадцать. - Фреде-рика. - сказал Марк Терениий Варрон. -Ну и ну!- засмеялся папа Сеппль. - Это вообще-то говорящий ворон, но по имени никого из нас не называет. Ты первая. Конечно, первая! Первая любовь - острая, как клинки папы Сеппля. Как все клинки папы Сеппля. - Фреде-рика! Она никогда не разговаривала с Марком Теренцием Варроном, прежде не сняв с него цепь. Тогда он поднимался высоко-высоко и камнем падал на голову Фредерики, в самый последний момент резко уходя в сторону. И Фредерика смеялась - как часто и как негромко смеялась она! - Rabebreher, Du bist mein Rabebreher[*] , - ласково говорила она, радуясь, что придумала такое хорошее имя. А Марку Теренцию Варрону было совершенно все равно, как называет его Фредерика: только бы не умолкала, только бы говорила что-нибудь южным своим, солнечным своим баварским голосом... впрочем, Rabebreher - это правда здорово! Убедиться же в том, насколько это еще и точно, он смог в самом скором времени. — 67 —
|