Исповедь гипнотизера. Книга 3. Эго или профилактика смерти

А как с юмором? С юмором, в котором так непости­жимо сталкиваются и ожидаемое и неожиданное?

Кальвин против Рабле... Стремление снижать напря­жение, «заземляться», оздоровляющий смех, апофеоз материально-телесного — это, конечно, циклотимичес-кое. Односторонне серьезные люди, «агеласты», как и ипохондрики (что часто совпадает), относятся в основ­ном к шизотимному полюсу, и самое трагическое в болезни Гоголя заключалось, быть может, в утрате юмора... Однако шизотимику созвучны и тончайшая ирония, и парадоксальное остроумие в духе Бернарда Шоу, и свифтовская сатирическая язвительность. Есть анекдоты шизоидные и циклоидные. А меньше всего юмора, кажется, у эпитимиков.

Не будем же утомительно перечислять имена, избе­жим риска натяжек, не станем вдаваться в причины того, почему XX век дал такой взрыв шизотимности в искусстве, взрыв, проделавший столь гигантскую раз­рушительно-созидательную работу. Эти причины, ко­нечно, многосложно социальны, но ведь социум выби­рает из психогенофонда. Цикло-радикал, достигший в XIX веке своей эстетической вершины, конечно, не исчез, но был надолго оттеснен от пределов модного спроса. Теперь, думается, нужно ждать большой волны циклотимного Возрождения.

Видимо, многое можно объяснить различной доступ­ностью циклотимной и шизотимной психики внуше­ниям, а через это и отношение к традициям и стерео­типам, которые есть не что иное, как общественные внушения. Циклотимик более внушаем, шизотимик более самовнушаем; прямым внушениям его психика сопротивляется сильнее, но зато более доступна кос-

95

венаым. (О внушении подробнее дальше.) Внушае­мость циклотимика широка, шизотимика — узка; от­сюда у шизотимика экстремизм, крайности отрицания и утверждения, а у циклотимика преобладает умерен­ное, уравновешивающее, гармонизирующее начало. (Не круглые ли носы у либеральных оппортунистов?)

Легко подпадая под внушения, циклотимик легко и освобождается от них, ибо доступен все новым и но­вым; но и прежние действенны: он не порывает со старым, а пластично отходит, вернее, его полегоньку относит. По отношению к стереотипу он выступает более всего как умелый и любовный хранитель, под­держивающий его естественную жизнь, то есть необхо­димое движение; ему не изменяет интуитивное чувство меры.

Шизотимик же в силу малой внушаемости обычно более независим и самостоятелен. Это разрушитель стереотипа, но также и создатель его и строжайший приверженец. Если уж он подпал под внушение, дело принимает безнадежный оборот: принятому или соз­данному им самим стереотипу он следует до конца, до момента, пока не сожжет то, чему поклонялся, и не поклонится тому, что сжигал.