«...Сейчас я, кажется, разобралась во всех тонкостях человеческих взаимоотношений. Но мне все так же хочется повеситься». «...В первом письме я просил вас помочь мне подойти к психологии. Теперь я хочу попросить вас о другом, Владимир Львович. Помогите мне написать диплом». «...На портфеле я написал: «Чем хуже — тем лучше!» Со всеми учителями перессорился». Читать письма — почти то же самое, что вести психотерапевтический прием, где человека необходимо слушать. Люди — это те же книги, говорю я себе, но читать их труднее — не захлопнешь, если не нравятся. «...Как не допустить ошибок при подборе кадров? Принимаю — кажется, нормальный человек. Через два-три месяца выясняется — принял шизофреника. А если их четыре-пять, а то и более?..» «...Конфликтная ситуация является для меня высоко поднятым бревном. Самостоятельно снизить это бревно не удается». «..Бот уже несколько лет я неудержимо хочу обладать гипнозом». «...Теперь за дело. Значит, так. Как бы ни было трудно и неприятно, на танцы — только трезвым». Пять раз в жизни я писал письма авторам, поразившим меня своим талантом и человечностью* Преисполненный благодарностью, просил о немногом: дочитать мое письмо до конца, если можно, ответить хоть парой слов... Из этих писем четыре осталось без ответа. Осведомившись по случаю о судьбе одного, узнал, что оно полетело в мусорную корзину нераспечатанным. Было очень обидно. Лишь много лет спустя выяснилось, что любимый мой автор не вскрывал писем от читателей принципиально. Они мешали ему работать. Человек огненный, безмерно отзывчивый, он себя знал: развернешь— пиши пропало, подставишься любой отраве, начнешь отвечать, не на бумаге, так мысленно. Делать что-либо, экономя себя, он не умел. Надо было дописать задуманное, он догорал... На одно получил ответ. С любезностью, сдобренной ошибками правописания, мой кумир благодарил меня за понимание его исключительной занятости и подтверждал, что на все вопросы, мною задаваемые и сверх того, можно найти исчерпывающие ответы в его сочинениях. Неприличная описка, размашистый автограф. Узнал позже — в доме у него нечто вроде филиала психолечебницы. Тяжелобольная жена, двое дефективных детей. Еще одно письмо к знаменитости переписывал не единожды, присовокупляя новорожденную поэму (адресат — прекрасный поэт); перечитывал, устыжался, рвал на клочки, писал снова. Вышло, наконец, так гениально, что об отправлении не могло быть и речи. Не помышлял тогда, что через несколько лет у нас состоится встреча по его надобности. Совсем другой человек оказался передо мной, не похожий на того, которого я так обожал, принимая его и его писания за одно. Не хуже, не лучше, просто иной. — 2 —
|