И тем не менее, за концепцией «благополучия ребенка» все же следует признать право на некоторые представления о возможных вариантах его развития и его будущего. Но кто имеет право выбирать, что лучше, так это только тот, о чьей жизни здесь идет речь. Итак, сам ребенок. Однако за его развитие несут ответственность его родители, значит им и должно быть предоставлено право решения. Если же родители не в состоянии этого сделать, то в нашем обществе ясно предписано, кому в этом случае принимать решение, – судье. Значит ли это, что экспертиза в подобных случаях излишня и мы должны удовлетвориться субъективным решением суда (что, между тем, опять же противоречило бы нашему закону)? Конечно, нет. Во-первых, в праве на воспитание речь идет обычно о спорных вопросах, которые имеют менее долгосрочные перспективы, чем решения, например, что для ребенка бесспорно лучше. Во-вторых, хотя это и верно, что «благополучие ребенка» невозможно объективно и предметно декларировать, но в определенных обстоятельствах мы, тем не менее, можем с уверенностью сказать, что «со всех точек зрения» для ребенка плохо и чего следует избегать. Конечно, и в этом принципиальном решении речь идет о благополучии ребенка, которое и является основой предметных решений. В-третьих, выводы судебной экспертизы весьма важны для вынесения решений не только о праве на воспитание, но и в отношении других вопросов, касающихся будущего детей. Во всяком случае не тогда, когда они приобретают форму заранее вынесенных решений или однозначных рекомендаций. Эксперт, как правило, в состоянии осветить альтернативные возможности развития в психологическом и педагогическом аспектах. Он может, например, сформулировать это так: «Если ребенок останется у отца, то, скорее всего, следует рассчитывать на следующее... Если же он останется у матери, то его развитие может выглядеть так...». Такой анализ, конечно, не снимает с суда ответственности за вынесенное решение, но судья должен знать, из чего ему приходится делать выбор. Однако для этого судьям и судебным экспертам[124] требовалось бы радикально пересмотреть свое отношение к данным вопросам. Итак, судебные решения имеют свои субъективные и объективные стороны. Что касается субъективных оценочных решений, то следует признать, что задание, возлагаемое мною здесь на судей (в отношении того, как они воспринимают свои задачи), – не формально, а фактически – не может быть разрешено при помощи одних только юридических средств. Судебные решения ориентируются прежде всего на существование категорий «правильно» и «не правильно» – в зависимости от имеющихся законов. Но у судьи по семейным делам именно этого критерия часто и нет в распоряжении, поскольку благополучие ребенка, которое не всегда поддается даже психологическим или педагогическим определениям, законом никак установлено быть не может. А это значит, что хотя судья и обязан принять решение, но оно не поддается «профессиональному» объективизму, оставаясь, скорее, личным и субъективным. Не следует ли в таком случае спросить себя, являются ли суды вообще пригодной общественной инстанцией для решения подобных вопросов? Во всяком случае следует постоянно иметь в виду, что деятельность суда по семейным делам в основе своей больше ориентируется на этическую ответственность и мудрость как таковую, чем на справедливость. — 127 —
|