Запрещенный Сталин

9. Мясников заявил, что он, как член контрреволюционной организации и член центра организации, несет ответственность за преступление Николаева, но о подготовке террористического акта он ничего не знал. Мясников сказал, что на скамью подсудимых должны сесть Зиновьев и Каменев, которые воспитали их, зино-вьевцев, в духе ненависти к партийному руководству. «Я никогда не думал, — говорил Мясников, — что окажусь под судом на одной скамье с убийцами и шпионами. До этого меня довело двурушничество. Чтобы не быть двурушником, надо было обо­рвать все связи, покончить со всеми колебаниями и сомнения­ми. Я этого не сделал и оказался в фашистской организации». Мясников просил у суда снисхождения.

10. Ханик сказал, что ему очень тяжело, что он, будучи сы­ном рабочего и матери, старой революционерки, участвовал в контрреволюционной организации, которая боролась против партии и Советской власти фашистскими методами. Он сказал, что окончательно разобрался во всем и очень благодарен след­ствию, которое помогло ему положить раз и навсегда предел его преступлениям. Организация, по его словам, питала звериную ненависть к руководству партии, в особенности к товарищам Сталину, Кирову, Молотову и Кагановичу. Понадобилась слиш­ком дорогая цена — жизнь Кирова, чтобы приостановить даль­нейшую подлую и беспринципную борьбу с контрреволюцион­ной зиновьевщиной. Просил суд учесть, что он фактически с июля 1933 года порвал с этой контрреволюционной организаци­ей, так как уехал в Кронштадт, но вместе с тем признает, что если бы обстоятельства его задержали в Ленинграде, он, веро­ятно, остался бы в контрреволюционной организации, так как «эти люди буквально засасывают и довлеют» над ним. Просил суд оставить ему жизнь для того, чтобы искупить свою тяжкую вину.

11. Левин, признавая полностью свою контрреволюционную деятельность в качестве руководителя контрреволюционной организации, заявил, что он несет полную ответственность за террористический акт Николаева. Считая, что он, как зрелый политический деятель, не может просить о помиловании, Левин рассказывал о пройденном им десятилетнем пути двурушниче­ства в партии, которое привело его в контрреволюционное бо­лото. «Нас об этом партия предупреждала. Мы не учли опыта всех оппозиций, не послушались партии. Только сейчас я осоз­нал, что между мной и Николаевым прямая связь. «Политиче­ски я уже не существую». Левин закончил свое слово просьбой к суду: «Хотелось бы сгладить свои преступления, прошу жиз­ни как милости».