За Маркса

Этот принцип следует защищать со всей непреклонностью, чтобы не ввергнуть марксизм в те же самые заблуждения, от которых он нас освободил, т. е. чтобы не превратить его в такой тип мышления, для которого существует лишь одна — единственная модель единства: единство субстанции, сущности или акта; чтобы не ввергнуть его в заблуждения «механистического» материализма и идеализма сознания, похожие друг на друга как близнецы. Если же мы с чрезмерной поспешностью станем уподоблять структурированное единство сложного целого простому единству тотальности; если сложное целое мы будем считать чистым и простым развитием одной — единственной изначальной и простой сущности или субстанции, — тогда мы от Маркса в лучшем случае спустимся до ступени Гегеля, а в худшем — до ступени Геккеля! Но делая это, мы тем самым принесем в жертву именно то специфическое отличие, которое проводит черту между Марксом и Гегелем: то, которое радикально отделяет марксистский тип единства от гегелевского типа единства, или марксистскую тотальность от тотальности гегелевской. Сегодня существует большой спрос на понятие «тотальности»: ссылаясь на одно и то же слово, «тотальность», многие с чрезвычайной легкостью от Гегеля переходят к Марксу, а от Gestalt'a к Сартру и т. д. Слово остается тем же самым, но понятие претерпевает порой самые радикальные изменения. Но как только это понятие получает точное определение, терпимости приходит конец. И в самом деле, гегелевская «тотальность» — отнюдь не пластичное понятие, каким его себе представляют, напротив, это понятие, которое его теоретическая роль точно определяет и индивидуализирует. Марксистская тотальность, со своей стороны, столь же определенна и строга. Общим для этих двух «тотальностей» является только 1. Слово; 2. Некая расплывчатая концепция единства вещей; 3. Теоретические враги. Тем не менее, они по сути лишены всяких связей. Гегелевская тотальность есть отчужденное развитие простого единства, простого принципа, который сам является моментом развития Идеи: таким образом, она, строго говоря, есть феномен, само проявление этого простого принципа, который сохраняется во всех своих проявлениях, а значит, и в самом отчуждении, подготавливающем его восстановление. Здесь мы тоже отнюдь не имеем дела с понятиями, лишенными последствий. Поскольку это единство некой простой сущности, проявляющей себя в своем отчуждении, производит следующий результат: все конкретные различия, фигурирующие в гегелевской тотальности, включая и «сферы», заметные в этой тотальности (гражданское общество, государство, религия, философия и т. д.), все эти различия, как только они утверждены, тотчас же подвергаются отрицанию: поскольку они — не что иное, как «моменты» отчуждения внутреннего простого принципа тотальности, который осуществляет себя, отрицая отчужденные различия, которые он полагает; более того, все эти различия как элементы отчуждения — феномены — внутреннего простого принципа равным образом «безразличны», т. е. практически равны перед ним, а значит, равны и между собой, и как раз поэтому у Гегеля ни одно определенное противоречие не является доминирующим[105]. Это значит, что гегелевское целое обладает «духовным» единством, в котором все различия полагаются лишь для того, чтобы подвергнуться отрицанию, а значит, являются безразличными, в котором они никогда не существуют для себя, в котором они обладают всего лишь видимостью независимого существования и в котором они, всегда проявляя всего лишь единство простого внутреннего принципа, который в них отчуждается, практически равны между собой как отчужденные феномены этого принципа. Тем самым это значит, что гегелевская тотальность: 1) не реально, но лишь по видимости артикулирована в «сферах»; 2) что ее единством не является сама ее сложность, т. е. структура этой сложности; 3) что она поэтому лишена той структуры с доминантой, которая является абсолютным условием, позволяющим реальной сложности быть единством и реально быть объектом практики, стремящейся преобразовать эту структуру: практики политической. Не случайно, что гегелевская теория общественной тотальности никогда не послужила основой для политической деятельности, что не существовало и не может существовать гегелевской политики.