История западного мышления

Ибо за всеми анахронизмами, выпиравшими из бытующих установок и из писаных заветов и тормозящими движение христианства, крылись рас­хождения психологического характера между традиционными иудео-христи­анскими представлениями человека о самом себе и аналогичными представ­лениями современного человека. Уже в XVIII — XIX веках несмываемое позорное пятно первородного греха перестало омрачать жизнь тех, кто ро­дился в блистающем мире современного прогресса. К тому же это учение едва ли можно было увязать с научными взглядами на человека. Традицион­ный образ семитско-августиновско-протестантского Бога, который сотворил человека слишком слабым, чтобы устоять перед искушением лукавого, и ко­торый осуждает большинство созданных им людей на вечное проклятие, не­взирая на их добрые поступки или попытки вести добродетельную жизнь,— этот образ перестал быть приемлемым или убедительным для многих здраво­мыслящих умов, принадлежавших целиком к современной культуре. Внут­реннее освобождение от религиозного чувства вины и страха, предлагавшее­ся светским мировоззрением, ныне таило в себе такую же притягательную силу, как некогда — внешнее освобождение от гнетущих политических и об­щественных структур, пропитанных тлетворным духом государственной цер­кви. Все чаще стали признавать, что дух человеческий проявляется в мир­ской жизни или не проявляется вовсе, что любое разделение на сугубо духовное и сугубо мирское искусственно, к тому же обедняет оба начала. Отводить человеческому духу место где-то в иной реальности, трансцендент­ной или неотмирной,— значит, уничтожать его.

Кульминацией развития западноевропейского сознания, предвосхитив­шей экзистенциализм XX века, явилось знаменитое провозглашение Фрид­рихом Ницше «смерти Бога». С беспощадностью пророка он, как в зеркале, отразил сущность христианства с его ложными ценностями и лживыми сло­вами, отрицающими естественную жизнь человека и его тело, эту землю, мужество и отвагу, радость и свободу, созидание и саму жизнь. «Лучше должны петь они, чтобы поверил я в их спасителей: что-то непохожи на спа­сенных ученики их!» Многие были согласны с этими обличениями. Для Ницше «смерть Бога» означала не просто признание религии обманом, но и отречение от всей системы ценностей христианской культуры, которая так долго удерживала человека от смелого и свободного приятия жизни во всей ее полноте.

С появлением Фрейда религия стала объектом систематического и скру­пулезного психологического анализа. Открытие бессознательного, содержа­нием которого являлись целые комплексы связанных с различными по­трясениями воспоминаний, вытесненных из сознания и тем не менее проецируемых им на более поздний опыт, стало основой нового взгляда на происхождение религиозных верований. В свете психоанализа иудео-хрис­тианский Бог представал некоей материализацией психологической проек­ции наивного восприятия ребенком своего отца, налагавшего строжайшие запреты на его желания и казавшегося всемогущим. В религиозном поведе­нии и в самих верованиях, переосмысленных под этим углом зрения, начали усматривать симптомы глубоко внедрившегося в культуру обсессивно-ком­пульсивного невроза (иными словами, невроза разного рода навязчивых состояний, влечений и действий). Что касается проекции патриархального бо­жества, облеченного нравственным полновластием, то на ранних стадиях человеческого развития ее вполне можно рассматривать как общественную необходимость, которая удовлетворяла потребность культурного сознания в некой могущественной «внешней» силе и понуждала общество к соблюдению этических требований. Однако теперь, когда эти требования окончательно усвоены и впитаны, для достигшего психологической зрелости индивида на­стала пора взглянуть правде в глаза, назвать наконец проекцию проекцией и навсегда с ней распрощаться.