|
Но в XIX и тем более в XX в. наука развилась настолько сильно, что проблемы логического анализа, ее структуры стали на повестку дня как самые животрепещущие проблемы. Дело в том, что в век огромных успехов науки и роста ее влияния на умы, очень соблазнительно выдавать любые, самые произвольные взгляды и утверждения, за строго научные, не отдавая себе отчета в том, что это, собственно говоря, значит. Гуссерль претендовал на создание философии как строгой науки. Дьюи ратовал за науку и научный метод. Да мало ли кто выступал от имени науки... К тому же нередко и некоторые ученые естествоиспытатели, используя свой авторитет в специальных областях, предавались самым фантастическим спекуляциям и выдавали их за строго научные рассуждения. Вспомним хотя бы спиритические фантазии Крукса, которые критикуются в статье Энгельса «Естествознание в мире духов». В наше время злоупотребление словами «наука» и «научный» встречаются тоже нередко. Поэтому постановка вопроса об отличии научных предложений от ненаучных, о методе, который позволил бы распознавать, с чем мы имеем дело — с научными или псевдонаучными пpeдложениями, не кажется вздорной. Весь вопрос в том, с каких позиций подходить к этой проблеме и как ее решать. Для деятелей «Венского кружка», как представителей позитивистского течения, проблема состояла в том, чтобы отделить науку от метафизики, научные высказывания от метафизических. Учитывая, что в метафизику они включали в первую очередь материалистические взгляды и соответственно материалистические высказывания, мы легко поймем идеологическую установку этого течения. Отличительная черта учения Шлика и Карнапа и др. состояла в ярко выраженной антиметафизической направленности. Убедившись в банкротстве метафизики логического атомизма, деятели «Венского кружка» обрушились на всякую метафизику вообще. Можно сказать, что подобно тому, как «страх» неотступно гонится по пятам за экзистенциалистами, так и логических позитивистов преследует одна навязчивая идея: мысль о том, что наука должна освободиться от традиционной философии, то есть не допускать больше никакой метафизики. Метафизика мерещится им всюду, и в изгнании ее они видят чуть ли не главную свою задачу. Неопозитивисты не против философии, лишь бы она не была метафизикой. Метафизикой же она становится тогда, когда пытается высказывать какие-либо положения об объективности окружающего мира (кстати сказать, Витгенштейн такую возможность отрицал). Логические позитивисты утверждали, что все доступное нам знание о внешнем мире получается только частными эмпирическими науками. Философия же якобы не может сказать о мире ничего помимо того, что о нем говорят отдельные науки. Она не способна на синтез и не может создать никакой картины мира. Она не может высказать ни одного общего закона, ни одного положения о мире, которое имело бы научный характер. — 250 —
|