И мы видим результат, к которому он приходит. Оказывается, что эта концепция односторонняя, неполная, недостаточная для того, чтобы понять процесс познания вообще, философского, в частности. Но и это еще не все. У Витгенштейна есть еще одна важная идея, естественно вытекающая из всей его концепции и, может быть, даже лежащая в ее основе. Это мысль о том, что для человека границы его языка означают границы его мира. Дело в том, что для Витгенштейна первичной, исходной реальностью является язык. Правда, Витгенштейн говорит и о мире фактов, которые изображаются языком. Но мы видим, что вся атомарная структура мира сконструирована искусственно по образу и подобию языка, его логической структуры. Назначение атомарных фактов вполне служебное: они призваны давать обоснование истинности атомарных предложений. И не случайно у Витгенштейна нередко «действительность сравнивается с предложением» (5, 4.05), а не наоборот. У него «предложение имеет смысл, независимый от фактов» (5, 4.061). Или «если элементарное предложение истинно, то атомарный факт существует; если элементарное предложение ложно, то атомарный факт не существует» (5, 4.25). «Ведь истинность или ложность каждого предложения меняет нечто в общей структуре мира» (5, 5.5262). В «Логико-философском трактате» обнаруживается тенденция к слиянию, отождествлению языка с миром. Ведь, по Витгенштейну, «логика наполняет мир; границы мира являются также ее границами» (5, 5.61). Он говорит также: «Тот факт, что предложения логики — тавтологии, показывает формальные - логические свойства языка, мира» (5, 6.12). Следовательно, язык не только средство, чтобы говорить о мире, но и в известном смысле сам мир, само его содержание. Если, скажем, для махистов миром было то, что мы ощущаем, если для неокантианцев мир — это то, что мы о нем мыслим, то можно сказать, что для Витгенштейна мир — это то, что мы о нем говорим. Эта мысль была воспринята логическими позитивистами17. У Витгенштейна эта позиция переходит даже в солипсизм. Ибо оказывается, что язык — это мой язык. Тот факт, «что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка... означают границы моего мира» (5, 5.62). И далее, «субъект не принадлежит миру, но он есть граница мира» (5, 5.632). Я вступает в философию, благодаря тому, что «мир есть мой мир» (5, 5.641). Витгенштейн говорит также, что «при смерти мир не изменяется, но прекращается» (5, 6.431). И наконец, «то, что в действительности подразумевает солипсизм, вполне правильно, только это не может быть сказано, а лишь показывает себя» (5, 5.62). — 247 —
|