|
Фома строит грандиозную и во многом определяющую систему, которая и поныне имеет первостепенное значение в католическом мире. В его системе царство природы и царство милости Божьей, разумно постижимое и непостижимое (в которое нужно просто верить), мирское и церковное, опровергаемые еретические позиции и момент истины в них сливаются и разворачиваются в их единстве, которое по праву сравнивали с большим кафедральным собором Средневековья. Он объединил все то, что было выработано средневековым мышлением. По отношению к нему все предшествующие средневековые мыслители осуществляли предварительную работу, необходимую для упорядочивания всего накопленного материала и для разработки метода усвоения Аристотеля и под конец еще Альберта Великого. Последнего Фома превосходит, возможно, только благодаря ясности, соразмерности и лаконичности своего мышления. В смысле настроения и особого взгляда с этой завершенной философской реальностью Средневековья можно познакомиться в "Божественной комедии" Данте. Дунс Скотт и Оккам — почти в тот самый момент, когда здание средневекового мышления кажется совершенно готовым, выступают как своеобразный прорыв в этом строении. Дунс Скотт, несмотря на ортодоксальную, как это принято считать, форму мышления, будоражит дух посредством тех трудностей, которые он глубокомысленно открывает в воле и в неповторимой индивидуальности, как она выступает здесь и теперь. Оккам приводит основополагающую познавательную направленность к катастрофе, которая лежит в основании современного познания, довольного своей властью и все дальше распространяющего сферу своего влияния. В политическом смысле как публицист и сторонник Людвига Баварского, он разбивает различного рода притязания церкви. Однако подобно всем средневековым мыслителям, чьи труды до нас дошли, он является верующим христианином (неверующие, скептики, нигилисты известны преимущественно благодаря опровержениям и цитатам). Современного издания трудов Оккама нет и сегодня. Они не переведены на немецкий язык. Это, по всей видимости, единственный значительный пробел в существовавшей до сих пор разработке истории философии. Николай Кузанский — первый философ Средневековья, с которым мы встречаемся в атмосфере, воспринимаемой нами как наша собственная. Конечно же, по своей вере он выступает еще как совершенно средневековый человек, ибо здесь еще несокрушимо единство церковной веры, доверие к становящемуся мировому единству католической церкви, единству, которое однажды в конце концов объемлет собой все народы, какой бы веры они ни были. Однако, несмотря на это, в своем философствовании Кузанский уже не выстраивает одну определенную систему, как это было у Фомы, не пользуется схоластическим методом, логически усвоившим переданный традицией материал со всеми его противоречиями и противоположностями, но обращается прямо к вещам, будь то метафизическим (трансцендентным) или эмпирическим (имманентным). Он идет особыми методическими путями исходя из собственного созерцания, перед которым открывается удивительное бытие Бога, по-новому раскрывающееся в этих спекуляциях. В этом бытии божества он видит все реальности мира и именно таким образом, что у него спекуляция прокладывает путь эмпирическому усмотрению, а эмпирическое познание, как и познание математическое, превращается в средство созерцания Бога. У Николая Кузанского мы имеем дело с мышлением, которое все обнимает собой, которое любовно льнет ко всему реальному и вместе с тем перешагивает его. Мир не обходится стороной, но сам вспыхивает в свете трансценденции. Здесь в мышлении разворачивается метафизика, которая и поныне остается незаменимой. Странствовать по ней — счастливейшие часы философствования. — 91 —
|