|
Так и должно было быть; подобало, чтобы семя антихристианской революции было внесено в мир человеком, призванным к совершенству, посвятившим себя Богу, отмеченным для вечной жизни родом своего служения и извратившим Евангелие. 5*. Ax, нам слишком понятно, почему в день рукоположения, он при словах епископа пожелал, чтобы земля поглотила его156, почему при начале евхаристического канона его охватил такой ужас, что он бежал бы из алтаря, если бы его не остановил наставник послушников157. <Сердце мое, - говорил он, - обливалось кровью всякий раз, как я читал литургический канон>158... Моррас любит пословицу: <Рыба гниет с головы>. Если о Жан-Жаке Руссо можно вместе с Сейером сказать, что современный мир происходит от <ереси в мистике>, то насколько же это вернее по отношению к Лютеру! Все начинается в духе, и все крупные события современной истории образовались в недрах души нескольких людей - в том ????6*, который, как говорит Аристотель, есть совершенное ничто в отношении объема и тяжести. Келья, где Лютер спорил с бесом, очаг, у которого Декарт увидел свой знаменитый сон, то место в Венсеннском лесу, где Жан-Жак под дубом омочил жилетку слезами, открыв доброту естественного человека, - вот места, где зачался современный мир. III Индивидуум и личность 6. Самым первым делом в персоне Лютера поражает эгоцентризм - нечто гораздо более тонкое, более глубокое и гораздо более тяжкое, нежели эгоизм: эгоизм метафизический. Собственное <я> Лютера становится практически центром притяжения для всех вещей, особенно духовного порядка. А притом Лютерово <я>, самость - не просто его повседневные неудовольствия и страсти: оно представительствует за него, это <я> творения Божия, несообщимая глубина человеческой индивидуальности. Реформация разнуздала человеческую самость в духовном и религиозном плане, как Возрождение (я имею в виду тот тайный дух, который создал Возрождение) разнуздало эту самость в естественной и чувственной деятельности. Когда Лютер решил отбросить послушание папе и разорвать общение с Церковью, его <я>, вопреки душевным терзаниям, в последние годы лишь возросшим, стало главенствовать надо всем. Всякое <внешнее> правило, всякая <гетерономия>, как позднее выразился Кант, с этой поры стала невыносимой обидой для <христианской свободы>. <Я не признаю над своим учением, ничьего суда, даже ангельского, - писал Лютер в июне 1522 г. - Тот, кто не принимает моего учения, не может достичь спасения>159. <Собственное <я> Лютера, - писал Мёлер, - было, по его мнению, центром, вокруг которого должно обращаться все человечество и в котором все должны обрести пример. Короче говоря, он поставил себя на место Иисуса Христа>. — 108 —
|