V Христианство не имеет обязательной, в догматическом сознании обоснованной связи с монархией или с другой какой-либо формой политического строя. Монархия может быть христианской и может быть антихристианской по своему духу. Республика может быть антихристианской и может быть христианской по духу. Все определяется не формальными признаками, а духовным содержанием. Мы уже не можем верить в абсолютное значение юридических и политических форм. Мы выходим из эпохи абсолютизированной формалистики. Спасения нельзя искать в формах, спасение лишь в духовном содержании жизни. И кризис, который совершается в России и в мире, не есть кризис какой-либо политической формы, это есть кризис всякой политической формы, демократии в такой же мере, как и монархии. И место, которое займет христианство в жизни, определится духовным содержанием жизни, а не политическими формами, не внешним строем жизни. Падение кумиров и идолов, как империалистических так и социалистических очень благоприятно для христианства. Христианство, особенно русское христианство, возвращается к состоянию до Константина Великого. В России, в православии этот кризис катастрофичен, на Западе, в католичестве он эволюционен и постепенен. Мы присутствуем при ликвидации всего послеконстантиновского периода христианской истории. Те отношения, которые сложились между Церковью и государством, между христианством и миром после Константина Великого, - не вечные и не абсолютные отношения. Это временные и преходящие отношения. Христианство может вступить в совершенно новый период, в третий период, и оно уже вступило в него. Это необходимо до конца сознать. Кончился период символического освящения государственной власти. Внешне-принудительное и условно-символическое единство христианского мира распалось, оно распалось изнутри и это выразилось во вне в процессах секуляризации и в революциях. Мир разделился. Принудительное осуществление Царства Божьего в Царстве кесаря оказалось невозможным. Царство кесаря живет по своему закону. И этот катастрофический процесс, зачинающий новую эпоху, не только горестен для Церкви Христовой, но и радостен. Христианство теряет в количестве, но выигрывает в качестве. Торжествует правдивость и искренность, поражена ложь и неискренность. В России началось гонение на Церковь со стороны безбожного, антихристианского государства, но кончилось порабощение Церкви государством, пленение Церкви, которое довело ее до состояния, о котором Достоевский сказал, что Церковь со времен Петра в параличе. Ложное и дурное покровительство, официальное господствующее положение для Церкви страшнее, чем гонения. Гонениями нельзя испугать христиан, в них выковывается религиозная сила, но официальным покровительством, лишающим Церковь самостоятельности, можно усыпить и парализовать энергию христиан. И все-таки мы принуждены признать, если мы будем религиозно глядеть на совершающуюся катастрофу, что Церковь не только пассивно претерпевает удары извне, со стороны революции, но что в самой Церкви происходят духовные изменения, переход в иную историческую эпоху. И возврата к старой эпохе, к старым отношениям Церкви и государства, к старому освящению царства кесаря, не может быть и его нельзя желать. Нужно смотреть вперед, а не назад. Церковь Христова вновь становится перед бушующими стихиями мира, вновь встречается с враждебным царством кесаря. Но внутренно все уже иное, чем до Константина, в первые века христианства. Христианству противостоит не дохристианский, языческий мир, а в значительной своей части мир антихристианский, раскрывающий в себе начала враждебные Христу. И преследования со стороны мира антихристианского более страшны, чем преследования со стороны мира дохристианского. Царство кесаря внутренно разделилось. В мире нет мира. Меч рассекает мир. Кончился период смешанного состояния, внешнего единства или кажущейся нейтральности. Мы переходим к реальностям, к первореальностям жизни и должны все называть своими именами. Нельзя уже называть христианским то, что ничего христианского в себе не заключает. Мир реально разделяется на Христово и антихристово царство. Власть до конца времен будет иметь положительную миссию и Церковь будет освящать начало власти. Но будет ли власть находиться в руках христиан, это более чем проблематично. Да и может ли христианская власть поддерживать единство мира, который разделился на два царства и в котором количественно преобладает и, вероятно, будет преобладать царство антихристианское. Царство кесаря лишь до времени соглашалось признавать себя христианским. Но оно не стало христианским в своих наиреальнейших, онтологических корнях и основах, оно осталось языческим, природным царством, восприимчивым к антихристианским веяниям и воздействиям. И в старом христианском, теократическом царстве кесаря могущественно пробивались антихристианские начала, похоть власти царства мира сего. Ныне в царстве кесаря начала эти окончательно торжествуют. Священные, крепкие монархии могли существовать лишь до тех пор, пока природное царство кесаря оставалось еще нейтральным, пока в нем не произошло его разделение и раскрытие начал антихристианских. Но когда это произошло, то священная монархия делается утопией. И трагическим становится положение христианства перед лицом бушующих мировых стихий: оно не может быть целиком ни с "правым" лагерем, ни с "левым" лагерем, ни со средним лагерем, ибо во всех этих лагерях одинаково может торжествовать безбожное царство кесаря. Христиане могут и должны воздавать кесарево кесарю, но Божьего не могут воздавать кесарю, в каком бы обличьи кесарь не явился. В этом смысл событий нашего времени. — 11 —
|