|
Субъект-объектный раскол лежит в основе языка. Наше перечисление его амбивалентностей (таких, как бедность в богатстве, особенность в универсальности, возможность общения и препятствие ему, открытость как выражению, так и искажению выражения и т. д.) может быть суммировано в том положении, что никакой язык невозможен без субъект-объектного раскола и что в силу этого самого раскола язык постоянно терпит поражение от самого себя. В теономии язык фрагментарно освобожден от рабства субъект-объектной схеме. Для него наступают такие моменты, когда он становится носителем Духа, выражающим единство 224 того, кто говорит, с тем, о чем он говорит в акте языкового самотранс-цендирования. Слово, которое является носителем Духа, не овладевает объектом, противостоящим говорящему субъекту, но свидетельствует о возвышении жизни над субъектом и объектом. Оно свидетельствует, оно выражает, оно наделяет голосом то, что трансцендирует субъект-объектную структуру. Одним из тех способов, какими это происходит, является создание символа. В то время как обычный символ открыт той интерпретации, которая отбрасывает его обратно к субъект-объектной схеме, сотворенный Духом символ преодолевает как эту возможность, так и, вместе с нею, амбивалентности языка. Именно здесь термин «Слово Бо-жие» получает свое конечное оправдание и характеристику. Слово Бо-жие — это детерминированное Духом человеческое слово. В этом своем качестве оно не связано ни с каким отдельным событием откровения, христианским или нехристианским; оно не привязано к религии в узком смысле этого термина; оно не связано с особым содержанием или с особой формой. Оно возникает везде, где Духовное Присутствие являет себя в индивиде или группе. Под этим воздействием язык оказывается за пределами как скудости, так и изобилия. Немногие слова становятся великими словами. Таков все время повторяющийся опыт человечества относительно священной литературы отдельной религии или теономной культуры. Но этот опыт выходит за пределы «священных писаний» всякой отдельной религии. Во всех произведениях литературы и при всяком употреблении языка Духовное Присутствие может охватить говорящего и возвести его слова до уровня состояния носителей Духа, преодолевая амбивалентность скудости и изобилия. Точно также он преодолевает амбивалентности отдельного и универсального. Всякий язык особен потому, что он выражает особенную встречу с реальностью, однако тот язык, который является носителем Духа, в то же время является и универсальным, поскольку он трансцендирует ту отдельную встречу, которую он выражает, в направлении того, что универсально, — то есть Логоса, критерия каждого отдельного логоса. Духовное Присутствие преодолевает амбивалентность неопределенности языка. Неопределенность неизбежна во всякой обыденной речи, поскольку существует бесконечное расстояние между формирующим язык субъектом (коллективным или индивидуальным) и тем неисчерпаемым объектом (любым объектом), которым он стремится овладеть. Слово, детерминированное Духовным Присутствием, не стремится овладеть всегда ускользающим объектом, но выражает единство между неисчерпаемым субъектом и неисчерпаемым объектом в том символе, который по самой своей природе является одновременно и неопределенным, и определенным. Он оставляет открытыми потенциальности обеих сторон созидающей символ встречи (и в этом смысле он неопределенен), но он исключает иные символы (и всякую произвольность символизма) вследствие уникального характера встречи. Еще одним примером силы Духовного Присутствия преодолевать амбивалентности языка является власть над амбивалентностью его коммуникативных и антикоммуникативных возможностей. Поскольку язык не может проникнуть в.самый центр другого «я», он всегда представляет собой смешение открытия и сокрытия, причем сокрытие создает возможности намеренного сокрытия — лжи, обмана, искажения и опустошения языка. Детерми- — 221 —
|