Сократ

Если бы Сократ был осужден без вины, его судьба была бы лишь печальной. Но она трагична, поскольку в сократовском деле столкнулись две правомерные нравст­венные силы — принцип субъективной свободы и объек­тивный полисный порядок. Трагедия Сократа была одно­временно и трагедией Афин, трагедией Греции, потому что сократовское преступление — это не ординарный Проступок индивида, но симптом саморазложения нравствен­ной целостности полиса, преступление, совершаемое па-родным духом против самого себя.

Гибельный для духа и судеб афинского полиса, сокра­товский принцип верховенства субъективного внутренне­го сознания стал, по характеристике Гегеля, всеобщим принципом всей последующей философии и истории. С этим связано и то, что послесократовские философы отошли от государственных дел, погрузились в пробле­мы внутреннего мира и заняли враждебную к афинскому полису позицию.

Подход Гегеля к Сократу—заметное явление в миро­вой литературе по данной теме, влияние которого испыта­ли в той или иной мере многие авторы XIX и XX вв., обращавшиеся к этому вопросу.

Под ощутимым влиянием гегелевской концепции исто­рии философии находится, например, оценка воззрений Сократа и его вклада в развитие античной философии, данная Л. Фейербахом. «Сократ,— писал он,— действи­тельно явился тем мыслителем, который в хаотической путанице софистики отделил истинное от неистинного, свет от темноты»[68].

В потоке литературы о Сократе в XIX в., да и в XX, немало работ теологического профиля и трактовок религиозного характера. Заметное место в них уделяется разного рода аналогиям между Сократом и Христом, по­искам христианских элементов в воззрениях Сократа и в целом их интерпретации в христианском духе.

К числу таких трудов относится и книга немецкого теолога, главы тюбингенской школы Ф. X. Баура «Хри­стианский элемент в платонизме, или Сократ и Хри­стос»[69], появившаяся в конце 30-х годов прошлого века и привлекшая внимание молодого Маркса в период его работы над докторской диссертацией[70].

«Итак,— писал Ф. X. Баур,— философия Сократа и христианства, если их рассматривать в этом исходном пункте, относятся друг к другу как самопознание и созна­ние греховности»[71]. Весьма близкие аналогии прово­дятся Бауром между христианской благодатью и сократовской майевтикой и иронией. Дальнейшее развертыва­ние у Платона христианских элементов в Сократе при­водит, по трактовке Баура. в целом к тому, что «ни одна из философских систем древнего мира не проникну­та религиозным характером в такой степени, как пла­тонизм»[72].