|
Из всего сказанного следует, что субъективный фактор истории – обоюдоострое оружие, его возросшая роль чрезвычайно сложна, двойственна и противоречива. С одной стороны, его игнорирование, стремление ограничить целенаправляющее начало в историческом движении, упование исключительно на действие механизмов саморегуляции могут, как в этом нас убеждает сегодняшняя действительность, придать развитию общества катастрофический, разрушительный характер. С другой стороны, надо признать, что, несмотря на необходимость и неизбежность в условиях современности сознательного управления социальными процессами, общественная саморегуляция пока остается наивысшим проявлением упорядоченности и органичности движения. А это значит, что пользоваться возросшей силой субъективного фактора необходимо крайне осторожно и в определенных пределах. Отсюда также следует, что перед политическим руководством стран, находящихся в переходном состоянии (в том числе и перед политическим руководством восточнославянских стран), стоит задача фундаментальной важности: привести в действие механизмы общественной саморегуляции (самоорганизации) и научиться их разумно сочетать с практикой сознательного управления социальными процессами, с государственным администрированием и регулированием (организацией). Причем в каждом конкретном случае мера данного сочетания должна сообразовываться с традициями, ментальностью и историческим опытом того или иного народа. Политиков же, которые при решении этой сложнейшей задачи будут впадать в крайности, т. е. делать ставку на механизмы общественной саморегуляции или полностью их игнорировать и уповать только на собственную политическую волю и государственное администрирование, неизбежно ждет крах. В советский период дилемма стихийного (самоорганизация) и сознательного (организация) решалась исключительно в пользу последнего. Предполагалось, что всеохватывающий сознательный контроль над природными и социальными процессами призван избавить человека от унизительного положения марионетки внешних обстоятельств, что позволит ему поставить себе на службу ранее господствовавшие внешние над ним стихийные силы природы и общества и тем самым обеспечит историческую свободу. Отсюда устойчивая тенденция к максимально возможному ослаблению и вытеснению стихийно-спонтанных процессов из социальной жизни, стремление к вездесущему планированию и государственному регулированию. В период истории Советского Союза, который у нас и за рубежом называли перестройкой, а теперь однозначно квалифицируют как номенклатурный или аппаратный переворот, российские реформаторы впали в другую крайность – вместо того чтобы в разумных пределах смягчить отрицательные последствия и издержки всеохватывающего планирования и государственного регулирования, они стали интенсивно внедрять в массовое сознание миф об автоматизме рыночного механизма и необходимости полного изгнания государства из экономической жизни общества. В результате оценки стихийно-спонтанного и целеволевого начал в развитии социума поменялись местами. Абсолютизация сознательного (организация) и отрицание стихийного (самоорганизация) сменились необоснованным преувеличением роли механизмов спонтанной рыночной самоорганизации и нигилистическим отрицанием всякой значимости целерационального, сознательного начала в жизни общества. Причем государственное регулирование и управление, целенаправленный политический, финансовый и юридический контроль за экономическим развитием общества со стороны государства стали отождествляться с несвободой, а спонтанностихийные процессы в экономике (невидимая рука рынка) стали однозначно оцениваться как подлинная свобода. — 103 —
|