|
Таким образом, равенство, являющееся основой справедливости, есть не столько равенство между объектами обмена (это равенство всегда спорно и почти всегда допустимо, потому что иначе вообще не было бы никакого обмена), сколько равенство между субъектами обмена – разумеется, не фактическое, а правовое, которое, тем не менее, подразумевает равную свободу и информированность участников обмена в том, что касается их интересов и условий сделки. Мне возразят, что подобное равенство недостижимо. Не спорю. Однако справедливы те, кто к нему стремится, и несправедливы те, кто ему противится. Допустим, вы продаете дом, в котором прожили многие годы. Ясное дело, вы знаете все его плюсы и минусы лучше, чем потенциальный покупатель. В этом случае справедливость требует, чтобы вы честно рассказали ему обо всех явных и скрытых недостатках продаваемого жилища, а также – хотя закон от вас этого не требует – поведали, с кем из соседей стоит иметь дело, а с кем лучше не связываться. Конечно, не все из нас и далеко не всегда поступают именно так. Но разве кто-нибудь сомневается, что поступать так было бы справедливо? И если мы этого не делаем, значит, мы допускаем несправедливость. Вот приходит покупатель, и вы показываете ему дом. Надо сказать, что ближайший сосед – пьяница, который не дает спать по ночам всей округе? Что зимой стены отсыревают? Что балки подточены муравьями? Закон в разных случаях может либо требовать этого от вас, либо оставлять решение этих вопросов на ваше усмотрение. Но справедливость однозначно требует все рассказать без утайки. Вы сочтете, что в этом случае станет очень трудно и крайне невыгодно продавать дома. Возможно. Но кто сказал, что справедливость легка и выгодна? Она такова лишь для того, кто пользуется ее плодами, но добродетелью она становится только для того, кто поступает по справедливости. Значит ли это, что надо всегда и во всем отказываться от собственных интересов? Нет, конечно. Но надо подчинить свои интересы справедливости, а не наоборот. А что будет в противном случае? В противном случае, советует Ален, довольствуйтесь богатством, но не пытайтесь быть справедливым человеком. Итак, принцип, как отметил еще Аристотель, это равенство, но в первую очередь равенство людей между собой, вытекающее из закона и основанное на морали, во всяком случае – не допускающее наиболее очевидного фактического неравенства, в том числе в его самых респектабельных и поддерживаемых законодательно формах. Богатство не дает человеку никаких особых прав (оно дает власть, но власть – это ни в коем случае не справедливость). Гений и святость также не дают человеку никаких особых прав. Моцарт тоже должен платить, покупая хлеб, как любой другой человек. И святой Фома Аквинский, окажись он судим праведным судом, не имел бы никаких преимуществ перед остальными подсудимыми. Справедливость это равенство, но это равенство прав – установленных юридически или востребованных моралью. Ален, соглашаясь с Аристотелем, поясняет эту мысль: «Справедливость – это равенство. Я вовсе не имею в виду некую химеру, которая, возможно, когда-нибудь наступит. Я имею в виду отношение, которое мгновенно устанавливается при обмене между сильным и слабым, ученым и неучем и которое заключается в том, что сильный и ученый путем более глубокого и великодушного обмена, заранее предполагая в партнере силу и ученость, равные своим, выступают в роли советчика и судьи». Это хорошо известно и тем, кто продает подержанную машину, и тем, кто такую машину покупает. Оба участника такой сделки одинаково представляют себе справедливость, даже если далеко не всегда каждый из них поступает абсолютно справедливо. Но разве можно поступать несправедливо, если не понимаешь, что такое справедливость? Оба, даже не вдаваясь в глубокие размышления, понимают, что их сделка была бы справедливой только в том случае, если бы она была заключена между равными партнерами – равными в отношении власти, знания, прав. Мы не случайно употребляем здесь условно-сослагательное наклонение: справедливость есть условие равенства, и все виды нашего обмена должны это условие соблюдать. — 46 —
|