|
Два этих значения, хоть и связанные между собой (справедливо, чтобы люди были равны перед законом), все же имеют четкие различия. Справедливость, понимаемая как законность, есть явление фактического порядка; ее ценность определяется циркуляром. Как указывает Аристотель, с этой точки зрения все действия, предписанные законом, справедливы. Но как быть, если несправедлив сам закон? Паскаль выражается циничнее: справедливость есть то, что установлено; так, все наши законы с непреложностью принимаются за справедливые, без рассмотрения, уже потому, что они установлены. Но разве может гражданское общество существовать без этого? И о каком правосудии можно было бы говорить, если бы судья не был обязан уважать закон – букву закона, а не собственные моральные или политические убеждения? Фактическая природа закона (законность) важнее его ценности (легитимности), вернее сказать, первая заменяет вторую. Иначе не существовало бы государства и права и, как следствие, правового государства. «Закон диктует власть, а не истина», – пишет Гоббс (16), и согласно этому принципу осуществляется управление в демократических государствах. К власти приходят и диктуют законы не самые справедливые и не самые умные, а те, кого больше, то есть большинство. Сегодня это явление называют юридическим позитивизмом, соглашаясь с тем, что с точки зрения права оно непреодолимо, а с точки зрения ценности – недостаточно. В чем тут справедливость? Решение принимает суверен, и это решение именуется законом в собственном смысле слова. Но суверен – даже если в его роли выступает весь народ – далеко не всегда бывает справедлив. Снова вспомним Паскаля: «Имущественное равенство справедливо, но…» Но суверен решил иначе, и в наших демократических государствах закон, как и во времена Паскаля, защищает частную собственность, служа гарантией имущественному неравенству. Но если равенство и законность приходят в противоречие, где же тут справедливость? У Платона в «Государстве» мы читаем, что справедливость – это то, что обеспечивает каждому его долю, его место и его функцию, таким образом сохраняя подчиненную строгой иерархии гармонию целого. Разве справедливо всем давать поровну, если далеко не все имеют одни и те же нужды и одни и те же заслуги? Разве справедливо требовать от всех одного и того же, если далеко не все наделены одинаковыми способностями и несут одинаковые обязанности? Но каким же путем тогда сохранить равенство между людьми, неравными между собой? И свободу между равными? В Древней Греции на эту тему много спорили – споры продолжаются и поныне. Побеждает сильнейший – и именно это и называется политикой. Вот что говорит Паскаль: «Справедливость – вещь спорная. Сила признается без всяких споров. Поэтому справедливость не может быть сильной; сила противоречит справедливости и утверждает, что она несправедлива, а справедлива как раз она, сила. Таким образом, не имея возможности сделать так, чтобы справедливость была сильна, люди сделали так, чтобы сила была справедливой». Ликвидировать эту пропасть не смогло даже демократическое общество: «Лучший путь – это множественность мнений, потому что они все на виду и обладают силой, заставляющей себя уважать; впрочем, таково суждение наименее ловких». И, добавим, нередко – наименее справедливых. Руссо полезен, но уверенности не придает. Ничто не доказывает, что коллективная воля всегда справедлива (если только не взять за определение справедливости коллективную волю, создав тем самым порочный круг и выхолостив ценностное содержание справедливости). Это хорошо известно всем демократам и всем республиканцам. Закон есть закон, справедлив он или нет. Но закон – это еще не справедливость. И тут мы подходим к рассмотрению второго значения этого термина. Сосредоточим внимание на справедливости не как фактической данности (законности), но как ценности (равенстве). Иначе говоря, как на добродетели. — 42 —
|