Слова

я скакал по кровати в ночной рубашке, она крепко обняла меня и сказала,

улыбаясь: "Мой малыш будет писать!" Деда уведомили осторожно, опасались

взрыва. Он только покачал головой, но в следующий четверг я услыхал, как

он поверял господину Симонно, что никто не может без волнения

присутствовать на склоне лет при пробуждении нового таланта. Он

по-прежнему не проявлял интереса к моему бумагомаранью, однако, когда его

ученики-немцы приходили к нам обедать, клал руку мне на голову и, не

упуская случая сообщить им в соответствии со своим методом прямого

обучения еще одно французское выражение, повторял, чеканя каждый слог: "У

него развита шишка литературы".

Сам он ничуть в это не верил. Что с того? Зло свершилось, отказать мне наотрез было рискованно: я мог бы заупрямиться. Карл огласил мое призвание, чтобы, воспользовавшись удобным случаем, отбить у меня к нему охоту. Дед отнюдь не был циником, но он старел; собственные восторги утомляли его, в недрах его сознания, в этой ледяной пустыне, куда он редко наведывался, было наверняка хорошо известно, что мы такое на самом деле: я, вся наша семья, он сам. Однажды, когда я читал, лежа у его ног, в гнетущем безмолвии, которым он вечно, как камнем, давил нас, его осенила мысль, заставившая даже забыть о моем присутствии; он с укором посмотрел на мою мать: "А если ему взбредет в голову зарабатывать на жизнь пером?" Дед ценил Вердена, даже приобрел сборник его избранных стихов. Но утверждал, что видел поэта "пьяным как свинья", в кабачке на улице Сен-Жак в 1894 году; эта встреча укрепила его в презрении к профессиональным писателям, балаганным чудодеям, которые сначала обещают за луидор достать луну с неба, а кончают тем, что за сто су выставляют напоказ собственную задницу. На лице матери отразился испуг, но она ничего не ответила: ей было известно, что у Карла на меня другие виды. В большинстве лицеев кафедры немецкого языка были заняты эльзасцами, избравшими французское гражданство, - это была своего рода компенсация за их патриотизм; они страдали от межеумочного положения - между двумя народами, между двумя языками, от несистематичности образования, его пробелов. Они жаловались также, что коллеги относятся к ним враждебно, не допуская в свой преподавательский круг. Я стану мстителем, я отомщу за деда, за них всех: внук эльзасца, я в то же время француз из Франции; Карл приобщит меня к сокровищнице человеческого знания, я выйду на магистраль; в моем лице мученик Эльзас будет зачислен в Педагогический институт и, пройдя по конкурсу, станет великим мира сего - преподавателем литературы. Однажды вечером Карл объявил, что хочет побеседовать со мной как мужчина с мужчиной. Женщины вышли, он посадил меня на колени и повел серьезный разговор. Я буду писать это дело решенное; я достаточно его знаю, мне нечего опасаться, что он пойдет против моих желаний. Но нужно быть трезвым, смотреть