Слова

жу к окну, вижу муху под занавеской, ловлю ее в муслиновые силки, заношу

смертоносный палец. Это номер вне программы, выгородка, момент, изъятый из

времени, застывший в неподвижности, единственный в своем роде, он не

повлечет за собой никаких последствий - ни сегодня вечером, ни позже,

Орильяк никогда не узнает об этой замутненной вечности. Человечество дремлет, ну а выдающийся писатель - святой, который мухи не обидит,- как раз вышел. Одинокий ребенок, лишенный в эту стоячую минуту какого бы то ни было будущего, ищет в убийстве сильных ощущений; раз мне не дано настоящей человеческой судьбы, стану сам вершителем судеб - хотя бы для этой мухи. Не спешу, пусть догадается, что над ней склонился великан: палец все ближе... раздавил, вот обида! Не надо было ее убивать, черт возьми! Из всего сущего она была единственной тварью, боявшейся меня; теперь со мной не считается никто. Насекомоубийца, я занимаю место жертвы, я сам насекомое. Я муха, всегда был мухой. Дальше некуда. Остается только взять со стола "Приключения капитана Коркорана", плюхнуться на ковер, открыть наугад сотни раз читанную книжку; чувствую себя таким выпотрошенным, таким грустным, что утомленные нервы сдают, с первой строчки забываю обо всем. В пустынном кабинете гонит зверя капитан Коркоран, в руках карабин, ручная тигрица рядом; непроходимые тропические заросли торопливо обступают их - вдалеке я посадил деревья, обезьяны скачут с ветки на ветку. Вдруг Луизон

- тигрица - принимается рычать, Коркоран замирает, враг близко. Именно этот захватывающий момент избирает моя слава, чтобы вернуться восвояси, человечество - чтобы внезапно пробудиться и призвать меня на помощь, святой дух - чтоб прошептать мне переворачивающие душу слова: "Ты не искал бы меня, если б уже не нашел". Напрасная лесть, кто здесь ее услышит, кроме отважного Коркорана? Но тут, точно он только и ждал этого заявления, возвращается выдающийся писатель; внучатый племянник склоняет белокурую голову над историей моей жизни, слезы навертываются ему на глаза, грядущее восходит, бесконечная любовь обволакивает меня, огни кружатся в моем сердце: не двигаюсь, не обращаю внимания на иллюминацию, не отрываюсь от книги. Огни наконец гаснут: ничего не чувствую, кроме ритма, неодолимой тяги вперед, я трогаюсь с места, сдвинулся, двигаюсь, мотор стучит. Я ощущаю скорость моей души.

Таково мое начало: я бежал, внешние силы определили характер моего бега. сформировали меня. Сквозь устарелую концепцию культуры просвечивала религия, она служила образчиком, - всем тем, что в ней было детского, она была по сердцу ребенку. Со мной занимались священной историей. Евангелием, катехизисом. но возможности верить не дали: это привело к беспорядку. ставшему моим собственным порядком. В процессе горообразо-