Русская Философия. Энциклопедия

С о ч.: Алтай - Гималаи. М., 1974; Избранное. М., 1979; Зажигайте сердца. М., 1990; Нерушимое. Рига, 1991; Держава Света. Священный дозор. Рига, 1992; Цветы Мории. Пути бла­гословения. Сердце Азии. Рига, 1992.

Л и т.: Рерих (Текст Ю. Балтрушайтиса, А. Бенуа, А. Гидони, А. Ремизова и С. Яремича). Пг, 1916; Эрнст С. Н. К. Рерих. Пг., 1918; Ростиславлев А. Н. К. Рерих. Пг., 1919; Андреев Л. Держава Рериха // Жар Птица. 1921. № 4-5; Кузмин М. Рерих. М., 1923; Дмитриева Н. Н. К. Рерих. М., 1958; Беликов П. Ф., Князева В. П. Рерих. М., 1972.

В. В. Фролов

РОЗАНОВ Василий Васильевич (20.04 (2.05). 1856, г. Ветлуга Костромской губ. - 5.02.1919, Сергиев Посад) - фи­лософ, писатель, публицист. В 1878 г., окончив Нижегородскую классическую гимназию, поступил в Московский ун-т, где слушал лекции Ф. И. Буслаева, Н. С. Тихонравова, Ключевского, Троицкого, В. И. Герье и др. По окончании ун-та работал учителем истории и геогра­фии в провинциальных городах. В 1893 г. переехал в Пе­тербург и поступил на службу в акцизное ведомство. В 1899 г. оставил службу, целиком посвятив свое время ли­тературной деятельности. Был постоянным сотрудником газ. «Новое время». Печатался также в журн. «Вопросы философии и психологии», «Русский вестник», «Русское обозрение», «Русский труд», «Новый путь», «Мир ис­кусства», «Весы», «Золотое руно»; в газ. «Биржевые ведо­мости», «Гражданин», «Русское слово», «Колокол» и др. Был одним из учредителей Религиозно-философских со­браний (1901-1903), преобразованных в 1907 г. в Петер­бургское религиозно-философское об-во. В первом фи­лософском соч. «О понимании» (1886), направленном против позитивизма, попытался исследовать науку как цельное знание, установить ее границы, дать учение о ее строении, отношении к природе человека и его жизни. По мнению мн. современников, в этом труде Р. «переотк­рыл» ряд идей Гегеля. Но по характеру изложения работа обнаруживает сходство со стилем философствования ан­тичных мыслителей. В творчестве Р. этот труд определил очень многое. Тема «понимания» уже в рамках той или иной проблематики (вопросы религии, пола, семьи, че­ловеческой жизни) будет лежать в основании большин­ства его статей и книг. Установив, что наука хороша в сво­их пределах, что понимание, как таковое, лежит и глубже, и часто вне ее, Р. расчистил себе путь из узкофилософ­ской сферы к работам художественно-философско-публицистического характера. Книга прошла почти незаме­ченной, и это определило переход Р. к публицистике. В дальнейшем Р. не стремился писать фундаментальные труды, а, как правило, составлял книги из отдельных ста­тей или афоризмов, часто помещая в них и полемические материалы, наполняя свои произв. множеством чужих голосов (письма и статьи, написанные его противниками или его сторонниками), что придавало осн. «сюжету» дра­матический накал. «Истина трудна и добывается приле­жанием, - пояснял свой метод «добывания» истины Р. -Посему я собираю здесь с величайшей любовью взгляды pro и сошга» (В мире неясного и нерешенного. Спб., 1904. С. 193). Широко использовал Р. и жанр комментариев, ког­да приводимый им документ (чужую статью или письмо) окружал, по словам Г. В. Адамовича, «сетью тончайших догадок, пояснений, вскриков, намеков» (Звено. Париж, 1926. № 160. С. 1). Т. обр., касаясь сложных вопросов, Р. старался внести в свои книги диалогическое начало. Осн. проблемы, интересовавшие Р., достаточно полно вырази­лись в названиях его кн.: «Сумерки просвещения» (1899), «Религия и культура» (1899), «Природа и история» (1900), «Семейный вопрос в России» (1903), «Около церковных стен» (1906), «В темных религиозных лучах. Метафизика христианства» (1911) (по цензурным условиям разделен­ная на две кн. «Люди лунного света» и «Темный лик»; в первозданном виде опубликована в 1994 г.). Центральный пункт его метафизики - мистика пола, т. е. пол как некая космическая величина, в к-рой берут свое начало челове­ческая история, разные виды религий (особенно много внимания Р. уделял постижению «тайн» иудаизма и кри­тике христианства как религии страдания, печали и смер­ти), состояние семьи и об-ва. «Его произведения не носи­ли систематического или даже последовательного харак­тера, - писал Н. О. Лососий, - но в них часто обнаружива­лись искры гения» (Лосский Н. О. История русской философии. М., 1993. С. 435). Р. действительно не стре­мился дать окончательного ответа на поставленные им вопросы (что точно выражено, напр., в названии кн. «В мире неясного и нерешенного»), скорее, он хотел привлечь внимание современников к насущным проблемам жизни России, к-рые еще больше обострились с общим кризисом европейской культуры в нач. XX в. При общей консервативной «тональности» его писаний это был мыс­литель, не стремившийся связать себя с мнением к.-л. партий или направлений в философии и политике и по­зволявший себе не только писать статьи противополож­ного содержания, но и сотрудничать во враждебных друг другу органах печати, чем вызывал негодование публи­цистов из разных лагерей. Главные философские книги Р., предвосхищающие опыт экзистенциалистов, написаны в форме отрывков и афоризмов («Уединенное», 1912; «Опавшие листья», 1913,1915; «Сахарна», «Мимолетное», «Последние листья», «Возрождающийся Египет», «Апо­калипсис нашего времени (полный текст) - изданы по­смертно). Они стали одновременно открытием и нового литературного жанра, и нового метода философствова­ния. Стремясь избежать искажения любой своей мысли (поскольку словесно сформулированная и тем более опуб­ликованная мысль искажается, «обездушивается в печа­ти»), Р. стремится запечатлеть ее во время рождения и даже во время зачатия - как «полумысль»-«получувство», а всю книгу издать «почти на праве рукописи» (подзаго­ловок «Уединенного»). С т. зр. формы эти работы часто напоминают черновые наброски, написанные только для себя, что нашло свое выражение и в языке (постоянные сокращения, эллипсы, умолчания). Вместе с тем каждый отрывок - уже запечатленный момент мысли, и, т. обр., вывод, результат мышления здесь совпадает с его процес­сом. При этом сам автор, приоткрывая «интимную» жизнь мысли, в нек-рой степени выступает и персонажем, геро­ем своей книги, потому и философское произв. становит­ся одновременно произв. художественным. Заставив свою мысль работать сразу и в плане философском, и в плане художественном, Р. часто пользуется не понятиями, а об­разами-понятиями, когда отдельный образ при повторе­нии в разных контекстах приобретает значение нек-рого термина. Также и ремарки в скобках, часто заключающие отдельные фрагменты и обозначающие время, место или образ действия, при к-рых рождалась данная мысль и дан­ная запись, в ряде случаев приобретают терминологичес­кий смысл. Так, в постскриптуме к «Уединенному», ком­ментируя самую частую ремарку «за нумизматикой», Р. пишет: «...определение, классификация и описание антич­ных монет требует чрезвычайного внимания глаза, рас­сматривания (в лупу) и - работы памяти, припоминания (аналогичные монеты и изображение). Но - оставляет свободным воображение, мысль, также гнев или не­жность. Тогда, положив монету и лупу, - «записывалось» то, что протекло в душе, «вот этот миг», эти «двадцать минут»...» Т. обр., ремарка превращается в обозначение метода подхода к проблеме, метода «вхождения» в са­мую мыслительную деятельность. Вместе с тем отдель­ный афоризм в контексте всей книги утрачивает свою исключительность и непреложность. Любой ее кусочек -это не «как я думаю», но «как сейчас мне подумалось»: произв. нельзя читать как «трактат», как «выводы», это только «настроения мысли». В целом через недомолвки, через умение максимально наполнять смыслом не толь­ко слова, но даже способ их записи (скобки, кавычки, кур­сив) Р. показывает невозможность систематического мыш­ления, его ложность. Мысль рождается из бытовых мело­чей в дрязгах и нелепостях обыденной жизни (что, напр.. показывают и ремарки: «за набивкой табаку», «в купаль­не», «за истреблением комаров», «перебрав в пепельни­це окурки и вытряхнув из них табак в свежий табак» и др.). От этой ориентации на обыденность, где не требуется чет­кого «продумывания до конца», - его противоположные высказывания о самых разных вещах и проблемах (в один момент подумалось «так», в другой - «этак»). Это не не­последовательность, а, скорее, апелляция к Высшему На­чалу, к Богу, способному объединить любые разноречи­вые суждения, ощущения, поступки. Это особое «чув­ство Бога» подчеркнуто в конце «Опавших листьев»: «...и далеким знанием знает Главизна мира обо мне и бережет меня». Следовательно, и сам жанр книги можно предста­вить не как произв. для читателя («я уже давно пишу «без читателя», как «без читателя» и издаю»), а как опыт ин­тимного общения с «Главизной мира», к-рая и разрешает вечную самопротиворечивость, и понимает язык твоих мыслей (включая постоянные умолчания) быстрей тебя самого. Здесь, через саму форму своей книги, Р. как бы возвращается к осн. теме своего первого философского труда - к проблеме понимания. В целом главная ценность философского наследия Р. - не в решении отдельных за­дач, а в постановке огромного множества проблем и раз­работке новых подходов к этим проблемам, насущность решения к-рых остается острой и сегодня. Характеризуя свою мыслительную деятельность, Р. писал: «Да, мне при­шло на ум, чего раньше никому не приходило, в том чис­ле и Ницше, и Леонтьеву. По сложности и количеству мыслей (точек зрения, узора мыслительной ткани) я счи­таю себя первым». Непреходящее значение у Р. имеют также литературно-критические исследования и статьи об искусстве, собранные в кн.: «Легенда о Великом инкви­зиторе Ф. М. Достоевского» (1894), «Литературные очер­ки» (1899), «Среди художников» (1914), а также рассыпан­ные по периодике. Летом 1917 г. Р., спасаясь от бед, к-рые принесла Февральская революция, переехал вместе с се­мьей в Сергиев Посад, где создал последнее значительное свое произв. «Апокалипсис нашего времени» (1917-1918)-горькие размышления о гибели России и ее культуры, вместившие в себя все прежние темы Р.: христианство, иудаизм, язычество, семья, пол и др. Умер он от истоще­ния, в нищете, незадолго до смерти составив план изда­ния своих соч. - в 50 т.