Россия земная и небесная

С какого-то момента стало ясно, что она перед ним не устоит, и это породило в обществе новое чувство – страх, так как одним из существенных пунктов марксистского лжеслова была революция. Неизбежность революции нависла над Россией как дамоклов меч, и разные люди реагировали на это по-разному. Одни, как страус, прятали голову в песок, одурманивая себя, чтобы не задумываться о будущем, вечеринками, салонами, возбуждающими танцевальными ритмами, эротикой – в общем, следованием наказу Маяковского «Ешь ананасы, рябчиков жуй». Другие говорили: скорее бы; лучше гром, чем ожидание грома! Третьи твердо и сознательно шли в революцию, находя в этом для себя смысл жизни. Четвертые пытались ее предотвратить.

Одной из таких попыток было появление и стремительное распространение обостренного эстетизма, известного под названиями «стиль модерн», «Мир искусства», «арт нуво», «югендстиль», «сецессион». Это была ставка на тезис Достоевского «красота спасет мир». Модерн, захвативший все виды искусства и архитектуру, был демонстрацией чистой, бессодержательной красоты, красоты самой по себе, которую можно приспособить к чему угодно и наполнить любым содержанием. Эта чистая красота взывала к сильным людям, готовившим революцию, с мольбой о пощаде и с обещанием служить им во всем и даже начала выполнять это обещание – например, дала большевистской газете «Правда» шрифт логотипа. Но красота мира не спасла – революция все-таки разразилась и смела 90 % той эстетики, которой пытался пленить революционеров модерн.

Другой попыткой была апелляция к нравственному чувству, обнародованная в сборнике «Вехи». Это была порка русской интеллигенции за легкомысленное поведение, приведшее к кровавым событиям пятого года. Авторы «Вех» вразумляли своих коллег и самих себя: надо идти путем не переделки социума, а переделки самих себя. Наша беда в том, говорили они, что мы ленивы, легковерны, суетливы, нетерпеливы, не имеем понятия о внутренней дисциплине, воображаем, что служим народу, в то время как роем ему яму, и народ знает это и ненавидит нас за это. Наша глупость привела уже к смуте и может привести к еще худшей, поэтому ее надо из себя изживать. Но и этика не спасла мир: в авторов сборника полетели гнилые помидоры и тухлые яйца, и никто из интеллигентов не вразумился и не прекратил свою разрушительную активность. Отрезвить обезумевшую Россию было уже невозможно, и в назначенный Промыслом час произошло величайшее событие двадцатого века – грянула страшная Русская революция.

В результате на одной шестой части планеты утвердилось лжеслово о цифре. Как это было с самого начала понятно всем умным и духовным людям, а сейчас понятно уже почти всем, долго господствовать оно не могло, так как у лжи короткие ноги. Выдавая желаемое за действительное, Ленин заявил: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», – но подлинная действительность состояла в том, что это учение было бессильным, потому что было ложным. Его ложность должна была рано или поздно вылезти наружу, и на это возложили свои надежды русские эмигранты, объединившиеся вокруг журнала «Смена вех». Рассуждение сменовеховцев (к которым примкнули потом «младороссы» и «евразийцы») было таким: большевиков надо не ругать, а поддерживать, поскольку они укрепляют русское государство и защищают русский народ от разлатающего влияния масонского Запада. Конечно, они основывают это государство на лживой базе марксизма-ленинизма, но ее непрочность со временем выявится, и сама жизнь заставит большевиков вернуться к тому единственному фундаменту, на котором только и можно водрузить крепкое государство, – к национальному чувству русского народа. Таким образом, спасенная от сатанинских сил мировой закулисы Россия вернется к своей исконной сути. Надо добавить к этому, что на постепенное перерождение большевиков из интернационалистов в патриотов уповали и многие русские в самой тогдашней России. Сегодня мы можем со всей определенностью ответить на вопрос, сбылись ли эти упования.