|
Без сомнения, самое прекрасное, приятное и наиболее необходимое изо всех наших знаний — это знание самих себя. Из всех человеческих наук наука о человеке наиболее достойна человека. Между тем, эта наука из всех наук не является ни наиболее разрабатываемою, ни наиболее законченной: большинство людей ею совершенно пренебрегают. Даже те, которые тщеславятся своею ученостью, очень редко занимаются ею, и еще меньше таких, которые занимались бы ею с успехом. Большинство людей, слывущих в свете знающими, лишь очень смутно представляют себе существенное различие между духом и телом. Сам блаженный Августин, который так прекрасно разграничил эти две сущности, сознается, что долгое время не мог познать их различия.' И хотя мы должны согласиться, что он лучше всех своих предшественников и последователей до нашего временя объяснил свойства души и свойства тела, тем не менее он не должен был бы приписывать окружающим нас телам те чувственные качества, которые мы познаем через посредство их; ибо они не содержатся отчетливо в идее о материи, поэтому с некоторою уверенностью можно сказать, что различие между душою и телом ясно познано только несколько лет тому назад. Одни воображают, что они хорошо знают природу духа; многие другие убеждены, что о ней ничего нельзя узнать; наконец, большин- 1 Conf., 4, 5. ПРЕДИСЛОВИЕ 41 ство не видит, чтобы это знание было полезно, и потому презирает его. Но все эти столь распространенные воззрения скорее плод воображения и наклонности людей, чем результаты ясного и отчетливого созерцания их разума. Это происходит оттого, что углубиться в самих себя с целью увидеть свои слабости и немощи людям тяжело и неприятно; зато им нравятся все занимательные исследования и все науки, обладающие некоторым блеском. Всегда занятые тем, что находится вне их, они не замечают своих душевных расстройств; они думают, что они здоровы, потому что не осознают своей болезни; они даже порицают тех, кто, зная свою болезнь, ищет средства от нее избавиться, и считают болезнью это стремление к излечению. Но те великие умы, которые проникают в самые сокровенные тайны природы, которые мысленно возносятся до небес и нисходят до бездны, должны были бы подумать о том, что они такое. Пожалуй, эти великие предметы лишь ослепляют их; чтобы постичь такое множество вещей, дух должен как бы выйти из самого себя, но он не может сделать этого не рассеиваясь. Люди родились не для того, чтобы стать астрономами или химиками и всю свою жизнь провести не отрываясь от зрительной трубы или не отходя от печи, чтобы сделать потом из своих наблюдений, стоивших такого труда, довольно бесполезные выводы. Пусть какой-нибудь астроном первым откроет материки, моря и горы на луне, пусть первым заметит пятна, вращающиеся на солнце, и точно вычислит движения их; пусть, наконец, химик найдет секрет определения меркурия или составления того раствора (alkaest), которым Ван Гельмонт (Van Helmont) мечтал растворить все тела. Стали ли бы они от того мудрее и счастливее? Быть может, они приобрели бы некоторую известность в свете, но, если разобрать, эта известность лишь увеличила бы их порабощение. — 82 —
|