|
Аммоний пишет: "Мыслимые предметы (ta noёta) имеют такую природу, что соединяются с тем, что может их воспринять, наподобие предметов изменяющихся, и, соединяясь, остаются не слитыми и нетленными, как предметы, помещающиеся рядом (ta paraceimena). В телах единение безусловно (pantos) производит изменение вещей соединяющихся: они изменяются в другие тела, как, например, из стихий происходят смешения (sygcrimata), пища переходит в кровь, кровь в плоть и в остальные части тела. В мысленных же предметах единение происходит, но смешение не следует за ним. Не относится к природе чего-либо мысленного изменяться по своей сущности. Напротив, или оно удаляется (existatai), или теряется в не-сущем, но не принимает изменения. Однако оно и не уничтожается в не-сущее, ибо в таком случае оно не было бы бессмертным и душа, будучи жизнью, превращаясь при смешении, изменялась бы и не была бы бессмертною. Какую приносила бы она пользу для тела (to de syneballeto toi somati), если бы не сообщала ему жизни? Душа, следовательно, не изменяется при единении". Здесь Аммоний высказывает тонкую, но в то же самое время и весьма понятную мысль. Не будем говорить о душе, о которой многие имеют свои собственные и большей частью неправильные представления. Возьмем кусок камня, кусок дерева, кусок металла, какую-нибудь часть стола, кровати, потолка и т.д. Спросим себя, где же в кровати находится ее кроватность и где в тарелке находится ее тарелочность. Покамест кровать или тарелка предстоят перед нами как нечто целое, совершенно невозможно сказать, где в них находятся кроватность или тарелочность. Тарелочность находится решительно во всякой части тарелки, но и в самой мельчайшей части тарелки самое тарелочность мы тоже найти не можем. А тем не менее, разбивши тарелку на мелкие куски, мы теряем эту тарелку, она прекращает для нас быть именно тарелкой. Она в данном случае является мусором так же, как и вообще куча любых бесформенных предметов. Из этого следует, что смысл вещи существует в самой вещи вполне невещественно, хотя без него не существует и самой вещи. Точно так же обстоит дело и с душой. Душа, взятая как таковая, есть именно душа, а не топор и не камень. Что же делает ее душой? Ведь она очень крепко соединена с телом и дробится так же легко, как и тело. Но можно ли сказать, что она и по существу своему дробится телесно, то есть является телом? Нет, она, присутствуя во всякой мельчайшей части тела, сама по себе вовсе не есть тело. Она есть смысл тела, а не само тело, так же, как и назвавши топор топором, мы сразу же заметили смысл топора как именно топора, и этот смысл сразу же нашли в мельчайших частях топора. И этот топор можно раздробить и даже уничтожить, но идею топора нельзя разбить или уничтожить. Топор может быть теплым или холодным, острым или тупым, а идея топора никак не может быть ни теплой или холодной, ни острой или тупой. Поэтому ум может находиться в душе, как и острота топора в самом топоре, но ум души не есть просто душа, как и острота, взятая сама по себе, не обязательно должна быть остротою топора, она может быть и остротой иголки или куска дерева. — 128 —
|