|
г) Свои теоретические суждения о символе Ямвлих иллюстрирует на примерах. Так, он разъясняет символический смысл египетского священного изображения: младенец-бог покоится в чашечке лотоса, стебель которого поднимается из ила. Ямвлих говорит, что под илом следует понимать не что иное, как материю или вообще всякое проявление материально-чувственного мира. Надо всем этим илом возвышается божество (младенец) - бестелесное, невозникшее, совершенное, самодовлеющее и невидимое. Лотос означает, что божество не соприкасается ни с чем материальным, ни с чем во вселенной, но объемлет ее своими энергиями и потенциями. На умопостигаемый и огненный характер этих проявлений божества указывает круглая форма лотоса с круглыми лепестками и круглыми плодами (VII 2). Ямвлих приводит еще несколько деталей, скрытых в этом символе, и далее анализирует таким же образом еще два египетских изображения (VII 3-4). Однако не только понимание смысла символов, но даже одно обладание ими, будь то заклинания или священные предметы, может вознести человека до уровня божества, так что он сможет повелевать демонами и небесными светилами (I 12). д) В заключение этого пункта мы хотели бы привести один текст из трактата "О мистериях", где, как нам кажется, дано наиболее полное и точное учение о том, что такое символ. Речь идет здесь о "египтянах", которым приписывается такая концепция (VII 1, р. 249, 13-250, 6). "Итак, они, подражая природе вселенной (toy pantos) и демиургии богов, и сами показывают с помощью символов (dia symbolon) некие образы (eiconas) мистических, сокрытых и невидимых мышлений (noeseon), подобно тому, как природа некоторым образом при помощи символов запечатлела в видимых эйдосах невидимые логосы, а демиургия богов начертала истину эйдосов посредством явных образов". Следовательно, если миновать отдельные и частичные функции символа, а брать символ в его предельно завершительной функции, то, по Ямвлиху, необходимо дать такое полное и точное определение символа: символ есть субстанциальное (ибо демиургическое) тождество умопостигаемого эйдоса (а значит, и логоса) чистого мышления с эйдолом (или отображением) чисто материально-чувственным. Это определение по своей точности и краткости превосходит все эти определения, которые мы находим у Ямвлиха в его "Своде пифагорейских учений" (выше, с. 180). е) В заключение этой теории Ямвлиха относительно всеобщего символизма необходимо напомнить еще о двух обстоятельствах, с которыми Ямвлих связан самым непосредственным образом. Первое обстоятельство заключается в том, что теория магической природы языка тоже попадается в античных материалах довольно часто{91}. Вероятно, сюда относится уже тот Дайманий, которого слушался Сократ (Plat. Apol. Socr. 31d, 40a-с; Phaedr. 242c; Xen. Memor. I 1, 2-9; Apol. Socr. 12-13). Ясно, что этот "божественный голос" вовсе не пользовался физическими средствами, и тем не менее все же трактовался как голос. Плутарх (De gen. Socr. 20, p. 490, 4-6 P.-Pohl.-Siev) прямо говорит, что этот сократовский голос вовсе не состоял из звучаний, но был "логосом" без "звуков", а именно выражением "мысли у мыслящих". Эта смысловая характеристика физического звучания попадается у Плутарха не раз (р. 491, 8-14). — 242 —
|