|
Уже в этих резких изменениях общей характеристики своего скептицизма чувствуются неуверенность и колебания Юма. Возводя их в закон мышления Юма, Д. Пассмор пишет, что быть юмистом это значит «не считать никакую систему законченной, ничего — окончательным, кроме духа исследования» [1]. Противоречия философии Юма, по Пассмору, — всего лишь трудности беспрерывного движения вперед. Селби-Бигги пошел еще дальше и задолго до А. Вуда, который высказал аналогичную мысль о Расселе, утверждал даже, что «легко найти у Юма все философские учения или же, выставляя одно утверждение против другого, — никакого вообще». Но это чересчур «простое» решение вопроса, как и замечание Б. Рассела, будто бы юмов «скептицизм неискренен, так как он (т. е. Юм. — И. Н.) не проводит его на практике» [2]. 1 J. A. Passmоrе. Op. cit., p. 159. 2 Б. Рассел. История западной философии. М., ИЛ, 1959, стр. 691. Приведенные выше факты суть внешние последствия того, что либо Юм стремился ограничить себя в собственном скептицизме и избежать крайнего нигилизма (в контексте теории познания Юма это означало бы проявить недоверие к любым впечатлениям), либо происходило прямо противоположное: скепсис Юма оказался настолько «последовательным», что распространился и на сам скептицизм. Обратим внимание на то, что Юм 332 пишет в «Заключении» первой книги «Трактата...» о выборе «между ложным познанием (reason) и отсутствием его вообще». Уныло он признается: «Что касается меня, то я не знаю, как тут должно поступить» [1]. Эти и дальнейшие слова Юма один из историков философии назвал выражением беспокойной и тревожной неуверенности [2]. Первое и последнее не слишком далеки, конечно, друг от друга, но воздействие скептицизма на сам же скептицизм вообще вело все же дальше: идти по этому пути значило завершить его запретом формулировать любую позицию, в том числе и скептическую, т. е. своего рода философским самоубийством. Поэтому, когда Юм острит по поводу существующих философских учений, заявляя, что «ныне, потеряв соблазнительность новизны, философия не имеет столь экстенсивного влияния, но, кажется, свелась по преимуществу к спекуляциям в клозете...» [3], он злословит невольно, хотя этого, вероятно, не хотел, и по адресу тех, кто придает издевательствам над философскими спекуляциями вид новых философских учений, т. е. и по своему собственному адресу. В XX в. примерно это же произошло с Л. Витгенштейном и его учениками. Современный нам шотландский исследователь творчества Юма Энтони Флю, считая, что скепсис Юма пережил некоторую эволюцию, приходит к выводу, что в «Первом Inquiry» «скептицизм более зрелый и контролируемый, чем в «Трактате» [4]. Иными словами, Флю истолковывает эволюцию юмова скептицизма в смысле его самоограничения. Некоторые предпосылки для такого вывода, конечно, есть. Например, в «Трактате» Юм наметил такую программу теоретической деятельности: «Ничто так не требуется от истинного философа, как [умение] сдерживать в себе чрезмерные стремления к расследованию причин» [5]. — 239 —
|