Ожидание забвение

Посему беседа, возможно, вовсе и не является тем, что говорит он, или говорит она, или говорят они, и даже характерное ее движение — ее взад-вперед, ее туда-сюда — является, возможно, не функцией их бытия двумя различными по очереди говорящими личностями, но, скорее, функцией их бытия ни одним, ни двумя. Беседа может быть чем-то вроде пульса их отношений: вместе-порознь, разлученные-соединенные, раздельные-единые. Беседу, возможно, следует описать как толчки этой двусмысленности (прерывистое-непрерывное, без перебоя-без начала, нарастая-затихая). И интервал, где они оба, мужчина и женщина (или, скорее, одно — или, скорее, ни оба, ни одно) удерживаются вдалеке от самих себя и, как будто, беседуют (entretenus, entretenus), — возможно, этот интервал следует ощущать как биение. «Знай, какой ритм держит людей», — пишет Бланшо[5], цитируя Архилоха. В любом случае, когда мужчина позвал в «Ожидании забвении» женщину и она пришла к нему, зов и ответ вторглись, похоже, на территорию друг друга, дабы вступить в отношение, которое кажется подобным обсуждавшемуся нами ранее отношению начала и конца или терпения и нетерпения (одно есть другое): «Он позвал ее, она пришла. Пришла по зову, призывая своим приходом его». Приходит зов, приход зовет; зов зовет в первый раз только позже, в ответ, который пришел уже раньше, в зове. Зов и ответ, обращение и отклик слиты, кажется, в единый момент, каковой, однако, предшествует и следует… этому. Это: иначе говоря, единственный момент, который это оставило позади и который лежит еще впереди; средоточие или место встречи, от которого это отклоняется и обратно к которому вновь тем самым обращается, говоря, говоря это. «Она утратила центр, и у нее перед глазами все кружилось…»

Центральная точка

Время от времени в «Ожидании забвении», в разговоре мужчины и женщины, она говорит ему: «Я бы хотела с вами поговорить. Сделайте так, чтобы я могла с вами говорить»[6].

Когда вы слышите, как другая просит вас ее слушать, чтобы она могла говорить, — когда вы слышите, как она просит вас слушать то, что она не может сказать, пока вы ее не убедите, что вы ее слышите, — как на это ответить? Из такой мольбы ничего не следует. Значит, вы должны вести. И вот в «Ожидании забвении», словно Орфей Эвридику, мужчина ведет женщину: «Ему надо было ей предшествовать и идти вперед безо всякой уверенности, что она за ним когда-нибудь последует». И в то же время, однако, следует именно он, ибо он идет после и в ответ на нее — в ответ на речь, которой он еще не слышал, но которую должен повторять, словно возвращаясь по следам чужака на не тронутой следами протяженности. «Речь, которую нужно повторять, прежде чем ее услышишь, — читаем мы, — ропот без следа, за которым он следует, блуждающий нигде, пребывающий повсюду».