|
Ф. А. Степун утверждает, что облик Шпенглера складывается из комбинаций трех образов — романтика, мистика и человека современной цивилизации — и этот элемент современности и даже определенных черт немца в конечном счете играет превалирующую роль. И если Ф. А. Степун добавляет, что всякий портрет должен быть похож не только на свой оригинал, но и на подписавшегося под ним автора, то тут и вспоминается положение того же Шпенглера, что в чужой дух нам проникнуть трудно, и подчас вместо портрета получается автопортрет, а оригинал остается в тени. 13ряд ли поэтому передачу издателя можно считать объективной (срв. 27 стр. сборника). С. Л. Франк говорит о горячем. благородном и тоскующем эстетизме Шпенглера (стр. 46), но у этой черты есть своя изнанка, которая весьма рельефно проступает в злом и напряженном тоне «Пессимизма», опрокидывающем весь этот эстетизм. Обнаруживается, что иногда Шпенглера оольше всего задевают успехи Англии и то обстоятельство, что в конце концов Парижу не оказывается достаточного сопротивления. Франк находит страницы у Шпенглера, которые проникнуты ненавистью к омертвению и разложению духовной культуры Европы в лице ее современной мещанской цивилизации (стр. 49). Это так, по вместе с тем хочется отметить и следующее обстоятельство. 167 Есть еще третья книга Шпенглера «Пруссия и социализм». В предисловии неуместно касаться ее конкретного содержания, но вот какой подзаголовок дается этому трактату на обложке книг Шпенглера при перечислении его трудов. Привожу дословный перевод. «Если мнение французов об этом произведении таково: „Пруссия потеряла, свои пушки, теперь она занимается подготовкой своих идеи'. (Renaissance poL, lit. et art.). ,,Каждый француз, каждый англичанин должен был бы прочитать и обдумать это произведение". (L'alsace franyai.se 1, 6), тогда каждый немец должен вбить в себя мысли этого труда, потому что к нему они относятся в первую голову». После таких слов вряд ли можно сказать вслед за II. А. Бердяевым, что Шпенглеру абсолютно чужда известная притупленность сознания, столь необходимая для практического дела мещанской цивилизации. Шпенглер не только делает вид, что принимает на себя пафос практического дела, политики, инженерного искусства, сооружения мирового города и т. п. (стр. 64, 67), подчас он действительно захлебывается в этом порыве, и после прочтения «Пессимизма» это трудно оспаривать. Из всего сборника четырех авторов последняя статья «Непреодоленный рационализм» всего ближе подходит к этой изнанке мироощущения Шпенглера. Нельзя сказать, чтобы не было яркой романтической струи в мышлении Шпенглера, но во всяком случае этот тон как-то трагически смешивается с прямо противоположным уклоном. — 161 —
|