|
(«Второстепенные чувства» напомнили мне при чтении этого письма осетрину «второй свежести» из романа «Мастер и Маргарита», а также резонное замечание одного из действующих лиц о том, что «свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя».) С удивительной легкостью сегодняшние авторы отдельных статей и писем одобряют любые — фантастические и повседневно будничные — жертвы, на которые идут любимые ими герои. У Сергея Петрова эта склонность получила силу ретроспекции. В его сегодняшне-рационалистической трактовке романа Толстого совершенно оправдана жертва судьбой и самой жизнью Анны со стороны «государственного человека», озабоченного «высшими целями». Более того, в необходимости пойти на эту «жертву» — не дать Анне развод, означавший в тех социальных условиях жизнь или смерть, — он видит трагедию «государственного человека»… Вопреки утверждению С. Петрова, будто бы это Анна, и только она, видит Каренина бесчувственным и отталкивающим, «государственный муж» на страницах, где его легкомысленная жена отсутствует, показан особенно неприглядным. И это понятно: для Л. Толстого он не «государственный человек», а человек ведомства, департамента, чья деятельность весьма далека от подлинных интересов России. Но дело не только в этом. Гений Толстого выразился в том, что он первым в мировой литературе создал образ «человека-машины». Получив заметки С. Петрова, я тоже перечитал «Анну Каренину» и тоже понял ее сегодня по-новому. А новым было то, что действительный тайный советник Алексей Александрович Каренин чем дальше, тем отчетливее напоминал мне… героев сегодняшних фантастических романов. Я имею в виду те фантастические романы, где формы искусственной жизни (уже достаточно высокоразвитой) вынуждены во все более осложняющейся обстановке — ошибаясь и даже страдая — самостоятельно искать и находить решения, обеспечивающие им наибольший выигрыш. Л. Толстой четко и неуклонно отмечает автоматизм Каренина — в усмешке, интонациях, укладе жизни, мышлении… Но героев сегодняшних фантастических романов, где небывалое перемешано с повседневностью, бытом, Каренин напоминает чертой более существенной: логикой поведения. Логика эта состоит в том, что, будучи четко запрограммированным на определенную систему действий, герой перед лицом непредвиденного, когда эта система оказывается неэффективной, вносит в нее те или иные уточнения, все равно неадекватные бесконечной сложности и непредсказуемости жизни, и поэтому очередное столкновение с непредвиденным опять вызывает у него полнейшую растерянность. — 101 —
|