|
В античности этот архетип, в явном или неявном виде, стал основой многих религиозных систем, мифологических сюжетов, а также и содержания обыденного сознания. Осознание социальной автономии отдельного индивидуума как самостоятельной личности, не уничтожило ощущение изначальной предопределенности его судьбы — мотив борьбы человека против Рока, судьбы становится одним из основных в древнегреческой трагедии. Хрестоматийным в истории стал пример “божественного проклятия” [Фукидид, 1981], приведшего к вырождению Алкмеонидов — рода, давшего Элладе ряд известных политических деятелей, а том числе Клисфена, Перикла и Алкивиада. И наоборот, доблесть[48] не есть индивидуальный признак, она передается по наследству в знатных родах, в силу их божественного происхождения. Наиболее отчетливо этот стереотип нашел свое выражение в творчестве знаменитого древнегреческого поэта, певца древнегреческой аристократии Пиндара [Пиндар, 1980]. Другой стороной конституциализации личности стал генезис идеи равенства всех человеческих индивидуумов. Уже в период ее зарождения в Элладе V века до н. э. в оппозицию к ней становятся два наиболее известных и влиятельных мыслителей в истории Западной цивилизации — Платон и Аристотель [Torn, 1933]. Однако, в периоды поздней античности и заката древних обществ (I-II века н.э.) как в философии [История древнего мира, 1983], так и в менталитете [Ковельман, 1988] античности утверждается дуализм двух альтернативных доктрин и установок: природного равенства всех людей и предустановленного неравенства отдельных индивидуумов. И в том и другом случаях аргументацией служат этнические и социальные факты и характеристики. Пролиферация первой доктрины (равенства отдельных индивидуумов) сопряжена с генезисом и распространением христианства[49]. Библейский мотив “первородного греха” однако оставлял право на существование альтернативной, возможно, более древней интерпретации[50], которая, благодаря Августину Аврелию (354-490 гг. н.э.), была воплощена в христианский постулат о божественном предопределении. Впоследствии, он был подвергнут критике в теологии католицизма, а затем стал одним из ключевых постулатов учения Кальвина. “На языке кальвинисткой теологии невозможно ограниченными человеческими усилиями смыть пятно первородного греха или спасти то, что должно погибнуть, — резюмировал Тойнби. — Единственное, что в силах человека, — это исключить потерянную душу и запятнанное тело из общины праведных” [Тойнби, 1991, с. 97]. Таким предстает своеобразный прообраз негативной евгеники ХХ века. В целом же, становление, конкуренция и столкновение обоих ментальных установок проходили, и исторически соотносилось с периодом обострения межэтнических и межсословных конфликтов на территории Pax romana первых столетий существования христианства [Ковельман, 1988]. — 69 —
|