Мудрость ангельская о божественном провидении

320. IV. Если бы человек верил - так как это истина - что всякое добро и всякая истина от Господа, и всякое зло и всякая ложь от ада, то он бы не присваивал себе добра и не вменял бы его в заслугу, и не присваивал бы зла и не ставил бы себя в нем ответственным. Но так как эти предложения противны верованию подтвердивших в себе ту видимость, что мудрость и предусмотрительность - от человека и не наитствуют, согласно организации его духа (см. выше, 319), то они будут доказаны, и для отчетливости в таком порядке: 1. Подтверждающий в себе видимость, что мудрость и предусмотрительность - от человека и затем как в нем принадлежащие ему, может только видеть, что если бы было иначе, то он бы не был человеком, но был бы животным или статуей, а между тем это наоборот. 2. Верить и мыслить - так как это истина, - что всякое добро и всякая истина от Господа, а всякое зло и всякая ложь от ада, представляется невозможным, а между тем это поистине человечно и затем ангельское. 3. Верить и мыслить так невозможно для непризнающих Божественности Господа и не признающих, что зло есть грехами; но возможно для признающих эти два пункта. 4. Признающие эти два пункта размышляют только о зле; которое в них, и отгоняют его от себя в аду, откуда идет оно, насколько избегают его и отвращаются от него как от греха. 5. Таким образом, Божественное Провидение никому не присваивает зла и никому добра, но собственная предусмотрительность присваивает то и другое.

321. Но эти предложения будут пояснены в данном порядке. Во-первых. Подтверждающий в себе видимость, что мудрость и предусмотрительность - от человека и затем как принадлежащие в нем ему, может лишь видеть, что если бы было иначе, то он бы не был человеком, но был бы животным или статуей, а между тем это наоборот. Закон Божественного Провидения, дабы человек мыслил как бы сам собою, но тем не менее бы признавал, что то по Господу; из сего следует, что думающий и поступающий благоразумно, как бы сам собою, и признающий в то же время, что то по Господу, есть человеком, но не тот, кто подтвердил в себе, что думает и действует сам собою, и не тот, кто зная, что мудрость и предусмотрительность от Бога, ждет постоянно наития, ибо этот становится как бы статуей, а тот животным; что ожидающий наития становится как бы статуей, очевидно по тому, что ему надобно стоять или сидеть неподвижно, с опущенными руками, с открытыми или закрытыми глазами, без малейшего движения, не думая, не дыша. Какая же в нем жизнь тогда? Что верующий, что все, что он мыслит и делает, - от него, не различается от животного, тоже очевидно; ибо он думает лишь по духу природному, общему человеку и животным, а не по духу рационально духовному, который есть духом истинно человечьим, так как дух этот признает, что один Бог мыслит Сам по Себе, а человек мыслит по Богу; поэтому такой человек не знает другой разницы между человеком и животным, кроме той, что человек говорит, а животное издает звуки, и полагает, что тот и другое умирают одинаково. Будет еще нечто сказано о признающих наитие: они не получают никакого наития, кроме желающих того от всего сердца; те иногда получают ответ в живом сознании мысли или сокровенно, немою речью в ней, но редко явственно речью, и это для того, чтоб они мыслили и поступали, как желают и как могут, и чтобы поступающий разумно был разумен, а поступающий безумно был безумен; и никогда не поучаемы они тому, во что должны верить и что должны делать; для того, чтобы рациональность и свобода человеческая, состоящая в том, чтобы каждый поступал в свободе по рассудку, во всей видимости как бы сам собою, не погибали. Научаемые по наитию тому, во что они должны верить и что должны делать, научаемы не Господом и ни одним ангелом небесным, а каким-либо исступленным духом, Квакером или Гернгутом, и они соблазняемы. Всякое наитие от Господа совершается просветлением в разумении и любовью истины, и через последнюю в первое. Во-вторых. Верить и мыслить - так как это истина, - что всякое добро и всякая истина от Господа, и всякое зло и всякая ложь от ада, представляется невозможным, а между тем это истинно человечное и затем ангельское. Верить и мыслить, что всякое добро и всякая истина от Бога, представляется возможным, лишь бы только не сказать ничего сверх того; потому что оное согласно с теологией, против которой не дозволено мыслить; но верить, что всякое зло и всякая ложь - от ада, представляется невозможным, потому что, в таком случае, это было бы верить, что человек не может мыслить; но все же человек мыслит как бы сам собою, хотя это по аду, потому что каждому даровано Господом то, что мысль, откуда бы она не исходила, в нем представляется как его; иначе человек не жил бы человеком, не мог бы выведен быть из ада и введен в небо, то есть, быть преобразован, что многократно выше показано. Для этого даже Господь дает человеку знать и, следовательно, мыслить, что он в аду, если мыслит по злу, и дает ему также мыслить о средствах выйти из ада и не мыслить по адскому, но войти в небо и мыслить по Господу и, наконец, дает человеку свободу выбора. Из этого можно видеть, что человек может мыслить зло и ложь как бы сам собою, и тоже мыслить, что то или другое есть зло и ложь, следовательно, только видимость, что он мыслит сам собою, видимость, без которой человек бы не был человеком. Самое человечное и затем ангельское - это мыслить по истине, а именно: что человек не мыслит сам собою, но что ему даровано Господом мыслить по всей видимости, как бы сам собою. В-третьих. Верить и мыслить так невозможно для непризнающих Божественности Господа и того, что зло есть грехом, но возможно для признающих эти два пункта. Если это невозможно для непризнающих Божественности Господа, то потому, что один Господь дарует человеку мыслить и желать, и не признающие Божественности Господа, будучи разделены с Ним, верят, что мыслят сами собою; если невозможно это тоже для непризнающих зла грехом, то потому, что они мыслят по аду, а там каждый воображает, что мыслит сам собою. Но что это возможно признающим два эти пункта - видно по изложенному с долгими подробностями выше (288-294). В-четвертых. Признающие эти два пункта размышляют лишь о зле, которое в них, и отгоняют его от себя в ад, откуда оно, насколько избегают они его и отвращаются от него как от грехов. Кто не знает или не может знать, что зло от ада, а добро от неба? И кто затем не может знать, что насколько кто-либо избегает зла и отвращается от него, настолько он избегает и отвращается от ада? И кто затем не может знать, что насколько кто-либо избегает и отвращается от зла, настолько он желает и любит добро и, следовательно, выводится из ада Господом и вводится в небо? Все это рациональный человек может видеть, лишь бы знал он, что есть ад и небо, и что зло своего происхождения, а добро - своего; если же человек размышляет о зле, которое в нем, а это то же самое, что исследовать себя, и если избегает его, то отрешается от ада, и отбрасывает его позади себя, и вступает в небо, и лицезреет Господа; говорится, что человек это делает, но он не делает сам собою, а по Господу, Когда человек от доброго сердца и благочестивой веры признает эту истину, то эта истина внутренне тогда сокрыта во всем, что он затем мыслит и творит, как бы сам собою, так же, как в семени производительная сила, сопровождающая внутренние его до нового семени, и как удовольствие склонности к пище, раз человек признал ее полезной, словом, как сердце и душа во всем, что он мыслит и творит. В-пятых. Таким образом, Божественное Провидение не присваивает никому зла и никому добра; но собственная предусмотрительность присваивает то и другое. Это следствие всего сказанного: цель Божественного Провидения есть добро, оно во всех действиях направляется к добру, поэтому никому не присваивает добра, ибо таким образом добро вменялось бы в заслугу; и никому не присваивает зла, ибо таким образом это соделает человека виновным во зле; однако человек творит то и другое по собственному, ибо собственное есть одно зло; собственное воли есть любовь, а собственное разумения есть гордость собственного умствования, отсюда собственная предусмотрительность.