|
Очерк"Последние римляне"имел целью показать кризис предреволюционной русской культуры. В отличие от З. Гиппиус, считавшей эту культуру замечательной и в высшей степени ценной и утверждавшей, что новые поколения уже не смогут создавать ничего значительного, поскольку утратили чувство прекрасного, Е. Скобцова видит всю до–революционную культуру (не только символистов, но и акмеистов и футуристов) под"знаком гибельности"старого мира и приходит к выводу:"Традиций (старой литературы -Г. Б .) продолжать нельзя"(554). Чтобы понять общую идею"Последних римлян", надо иметь в виду то направление в русской эмиграции, в котором развивалась мысль Е. Скобцовой. Окончательно оно оформилось в начале тридцатых годов, и его адепты стали известны как"утвержденцы", но у Е. Скобцовой одно из главных положений этого движения было сформулировано уже в 1924 – утверждение о трехфазовом процессе развития современной русской истории: был старый мир (тезис), отвергшая его революция (антитезис), а теперь должно появиться нечто новое (синтез). Е. Скобцова считала равно неприемлемым для настоящего и продолжение дореволюционной культуры (символизма, акмеизма, футуризма), и большевистскую"культуру" – явление чисто отрицательное. Должно прийти нечто новое, что"только оформившись и окрепнув, выявив нам еще неведомое лицо свое, сможет в полной мере воспользоваться достижениями прежней эры"(563). Именно в этом контексте Е. Скобцова дает характеристики основным литературным и культурным течениям рубежа веков. Собственно"последними римлянами" – представителями русской (и мировой культуры) прежней эпохи – являлись символисты, их искусство было попыткой сохранить ценности старой культуры перед лицом нашествия"грядущих гуннов", т. е., пользуясь словами Ортеги–и-Гассета,"восстания масс". Вместе с тем, они, приветствуя приход в культуру"варваров", людей из народа (Клюев, Есенин и др.), надеялись перекинуть мостик от старого к новому. Но приходящие в культуру"варвары"были варварами неподлинными, поскольку, прежде всего, хотели"римского гражданства" – влиться в старую культуру. Далее она упоминает об А. Блоке, который по ее мнению, в отличие от Вяч. Иванова и других символистов, ясно понимал, что старый мир гибнет, что его нельзя спасти, и в этом смысле Блок меньше других символистов принадлежал"умирающим"(к 1936 г. мать Мария пересмотрит эту точку зрения и будет писать о Блоке как о средоточии боли и безумия России). Что касается акмеистов, то они тоже знали, что этот мир гибнет, но не считали возможным ни бороться с происходящим, ни идти навстречу хаосу и мраку, как Блок ("слушать музыку революции"), они смотрели на уходящий мир и любовно и точно запечатлевали то, что должно уйти. Мир уйдет, а если что от него и останется, то разве что в произведениях искусства; поэт избавляет умирающий мир от смерти, но не непосредственно, а через стихи – так описывается, в частности, позиция Н. Гумилева. Футуризм тоже вовсе не искусство будущего, он – продукт разложения старого мира, распада старой культуры:"В политико–общественной области роль большевизма параллельна роли футуризма в искусстве: он – завершение процесса разложения"(574). Итак, диагноз вынесен:"Старый мир… в такой же мере стар, как и мир красного большевизма"(575). — 45 —
|