|
Дюрен писал об этом произведении как о «непревзойденном по своей полноте даже самим Краффт-Эбингом описании всех когда-либо наблюдавшихся половых отклонений» (E. Duhren. Neue Forschungen Uber den Marquis de Sade und seine Zeit. Berlin, Max Harwitz, 1904, S.278–279.), рекомендуя его читателю как подлинный учебник по психосексопатологии. Причем это была не просто первая попытка описания всего корпуса сексуальных аномалий, но ее автор, якобы, «полностью осознавал выдающееся научное значение этого подхода» (ibid., S.382). Саду приписывалось также непревзойденное по реализму освещение антисоциальных проявлений полового вырождения («предвосхищающее тезис Ломброзо о внутренней связи преступления и сексуальной распущенности» (ibid., S.367)). «120 дней Содома» предлагались специалистам в качестве незаменимого научного пособия (в чем, собственно, и заключалась цель данной формы адвокатуры): «Ни одна из современных научных работ не содержит такого количества наблюдений в этой области, как основное произведение Сада с его 600 приведенными случаями. В этой своеобразной рукописи следует видеть итог его исследований в данной области… нужно сделать ее доступной по меньшей мере узкому кругу врачей, юристов, антропологов, психологов и других серьезных исследователей» (ibid., S.438). Между тем следует согласиться с И. Балавалем, написавшим в предисловии к «Философии в будуаре», что предложенное Садом разделение страстей, или вкусов, на четыре вида (простые, бичевания, жестокие, убийства) опиралось на классификацию наказаний в уголовном кодексе его времени, а вовсе не было позаимствовано из современной ему ботаники или зоологии. Во-вторых, «божественный маркиз» оправдывается тем, что он признается основателем новой морали. Здесь Лели также не является пионером, подобные идеи высказывались еще в XIX веке, например, известным поэтом А. Суинберном. Вот цитата из его письма Уатту: «Я от всего сердца оплакиваю неизлечимое ослепление, удерживающее вас в цепях богини Добродетели. Оно мешает вам по достоинству оценить Великого Человека, которому я обязан возможностью хоть в слабой мере выразить свое отношение к Богу и к людям. Мне не остается ничего иного, как считать, что Бог ожесточил ваше сердце. Иначе нельзя объяснить вашу нечувствительность к поразительным, пусть и несколько необычным, достоинствам Маркиза. Но, как предсказал этот великий автор, настанет время, когда в каждом городе в его честь будут воздвигнуты статуи и у их подножья ему будут приноситься жертвы». Мнение Суинберна в начале XX века уже не было уникальным, его разделяли Г. Аполлинер (Сад — «самый свободный из людей») и М. Эне, видевший в Саде «противника любого нравственного конформизма», основателя морали свободы: «Многогранное творчество этого либертена посрамит его хулителей, упорно продолжающих видеть в нем вульгарного распутника». — 119 —
|