|
Moechus es Aufidiae, qui vir, Scaevine, fuisti; Rivalis fuerat qui tuus, ille vir est. Cur aliena placet tibi, quae tua non placet uxor? Numquid securus non potes arrigere? [939] Тысячи примеров подтверждают это: Nullus in urbe fuit tota qui tangere vellet Uxorem gratis, Caeciliane, tuam, Dum licuit; sed nunc, positis custodibus, ingens Turba fututorum est: ingeniosus homo es. [940] Одного философа, который был застигнут в момент любовного акта, спросили, что он делает. «Порождаю человека», – ответил он весьма хладнокровно, нисколько не покраснев, как если бы его застали за посадкой чеснока [941]. Я полагаю, что великий писатель‑богослов [942] одушевлен был весьма трогательными и почтенными чувствами, когда считал, что этот акт обязательно должен совершаться стыдливо и втайне и что разнузданные объятия циников не могут удовлетворить эту потребность до конца; он полагал, что циники выставляли напоказ свои сладострастные движения лишь для того, чтобы подтвердить, что их школа не признает стыда, но что в действительности они удовлетворяли свою потребность в уединении. Наш мыслитель, однако, недостаточно оценивал степень распутства циников. Ибо, например, Диоген, открыто предававшийся мастурбации, выражал перед присутствовавшими свою полную готовность, с помощью растирания живота, также удовлетворить и другую свою потребность [943]. А тем, кто его спрашивал, неужели он не может найти, чтобы поесть, более подходящего места, чем людная улица, он отвечал: «Я на улице почувствовал голод, потому и ем на улице» [944]. Женщины‑философы, принадлежавшие к цинической школе, открыто, без стыда, отдавались философам; Гиппархия [945] была принята в кружок Кратета только с условием, что она во всем будет подчиняться его правилам. Эти философы выше всего ценили добродетель и отказывались признавать все другие дисциплины, кроме морали; вот почему они приписывали высший авторитет во всех делах выбранному ими мудрецу, который считался стоящим выше законов. Они не ставили сладострастию никаких иных границ, кроме умеренности и соблюдения свободы другого. На основании того, что вино кажется горьким больному и приятным здоровому, что весло кажется изогнутым в воде и прямым, когда оно вынуто из воды, и тому подобных видимых противоречий Гераклит и Протагор доказывали, что все вещи заключают в себе причины таких явлений; по их мнению, в вине содержится некая горечь, которая проявляется в ощущении больного, в весле – некое качество изогнутости, которое открывается тому, кто рассматривает его в воде, и так далее [946]. Но это означает, что все находится во всем, а следовательно, ничто – ни в чем; ибо ничто не может быть там, где есть все. — 194 —
|