|
si consilium vis, Permittes ipsis expendere numinibus, quid Conveniat nobis, rebusque sit utile nostris; Carior est illis homo quam sibi. [910] Действительно, просить у богов почестей или высоких постов – значит молить их бросить тебя в бой или заставить тебя ввязаться в игру в кости или в какое‑нибудь другое рискованное мероприятие, исход которого неизвестен и результаты сомнительны. Философы ни о чем не спорят так страстно и так ожесточенно, как по поводу того, в чем состоит высшее благо человека; по подсчетам Варрона, существовало двести восемьдесят восемь школ, занимавшихся этим вопросом [911]. Qul autem de summo bono dissentit, de tota philosophiae ratione dissentit. [912] Tres mihi convivae prope dissentire videntur, Poscentes vario multum diversa palato; Quid dem? quid non dem? Renius tu quod iubet alter; Quod petis, id sane est invisum acidumque duobus. [913] Так должна была бы ответить природа философам по поводу их споров. Одни говорят, что наше высшее благо состоит в добродетели; другие – что в наслаждении; третьи – в следовании природе; кто находит его в науке, кто в отсутствии страданий, а кто в том, чтобы не поддаваться видимостям; к этому последнему мнению как будто примыкает следующее правило древнего Пифагора: Nil admirari prope res una, Numici, Solaque quae possit facere et servare beatum. [914] являющееся целью школы пирронистов. Аристотель считает проявлением величия души способность ничему не удивляться [915]. Аркесилай утверждал [916], что благом является стойкость и невозмутимость, объявляя уступчивость и податливость злом и пороком. Правда, выдвигая это положение в качестве бесспорной аксиомы, он отходил от пирронизма, ибо когда пирронисты заявляют, что высшее благо – это атараксия, то есть невозмутимость духа, то они не утверждают этого в положительном смысле; но та самая склонность, которая заставляет их избегать опасностей и укрываться в надежное место, побуждает их принять эту точку зрения и отвергнуть другие. Как бы я хотел, чтобы кто‑нибудь, например Юст Липсий – самый ученый человек нашего времени, обладающий остро отточенным умом, поистине родственным моему Турнебу [917], или кто‑нибудь другой, еще при жизни моей обнаружил желание (имея при этом достаточно сил и времени) свести воедино и со всей доступной нам тщательностью составить перечень взглядов всех древних философов по вопросу о нашем благе и нашем поведении, распределив этих авторов по школам и направлениям, к которым они принадлежали; описал бы нам их споры, распространенность этих школ и судьбы каждой из них; наконец, показал бы, как основатели школ и их последователи применяли свои правила на практике, на примере наиболее замечательных, памятных случаев из жизни! Какая это была бы прекрасная и полезная книга! — 188 —
|