Славное вы дело сделали, что собрали так много песен, а мне это стыдно, потому что я до сих пор еще не собрал ни одной. Однако и я не отстану и скоро примусь за дело. Ты их лучше не присылай, а привези сам. Главное мое занятие здесь покуда состояло, кроме брожения и того долгого времени, которое ушло так, в переводе шпанской трагедии «Еl magico prodigioso»[333], которую я скоро надеюсь кончить и в которой ты мне должен перевести заглавие. Читаю я особенно «De Rerum Moscoviticarum[334]», за которые тебя крепко обнимаю. Получила ли наконец твоя поэзия размах под широко-шумными дубровами? Папенька уверен, что ты там не напишешь ни стиха, и заранее уж рассчитывает, как он будет угощать публику выигрышными бутылками. Покуда прощай! Все наши тебя всячески приветствуют: и поклонами, и поцелуями, и рукожатиями, и объятиями. И ныне и присно и во веки веков твой Киреевский. Папенька поручает у тебя спросить, много ли ты наудил рыбы и не попалась ли тебе та стерлядь, которую ты ему послал? В самом-то деле Иван[335] ее не привез, не помню по каким, но помню, что по каким-то справедливым причинам. Александр Петрович[336] велел сказать, что циркуль давно готов и что он его вышлет при первом случае, когда будет в Москве. 19. Н. М. Языкову9 сентября 1832 года Ильинское Вот тебе, брат Языков, еще послание из Ильинского. Следующее будет уж, вероятно, из Москвы, потому что наши уже неделю тому назад туда переехали, а я здесь еще доживаю только несколько дней, как отсталый журавль, хоть, впрочем, не подстреленный, а здравствующий. Маменьку Рамих уговорил переехать в Москву для того, что, кроме прежней болезни, от которой она часто страдала, она здесь еще очень часто простуживалась, и сырость дома на нее производила вредное действие; а мы с Петерсоном сговорились воспользоваться последними днями хорошей осени и отправиться в Саввин монастырь. В удаче этого похода, однако ж, теперь на меня находит сомнение: Петерсону было нужно съездить в Москву, разные дела продержали его там ровно шесть прекрасных и ясных дней, а теперь настал такой плач небес и скрежет холодного ветра, что не только до Саввина монастыря, а и до замка едва ли можно донести на себе одну сухую и непродрогшую нитку. Что-то ты делаешь в своей волжской стороне и скоро ли собираешься опять в Москву на государственную службу? Гермесы говорят, что ты непременно получишь чин в самом скором времени и таким образом далеко опередишь меня на поприще честолюбия! Как бы ты хорошо сделал, если б явился к нам поскорее! Теперь уже полная пора, а, по всей вероятности, эта осень и зима пройдут у нас весело: будет Рожалин, будет Шевырев, Кошелев, Хомяков, Баратынский, и вообще тебе будет с кем отвести душу. — 168 —
|