Том 3. Письма и дневники

13. Родным

1/13 июля 1830 года

Вчера опять за четырьмя профессорами и Соболевским не мог добраться до пера и должен был отложить до сегодня. В промежутках времени между прошедшим письмом и этим, так же как и всегда прежде, мы и здоровы и веселы все, таковы же и теперь. Главная перемена в продолжение этого времени состояла в присутствии Соболевского, который ни капли не переменился: тот же милый и благородный малый, какой был, но так же и во всем другом совершенно тот же. Он приехал сюда нарочно затем, чтобы видеться с нами, пробыл три недели и завтра поутру отправляется в Турин. Он рассказал нам множество интересных подробностей о Париже, который находит в совершенном спокойствии и о смутах которого вы беспокоитесь напрасно, и мы, как кажется, сладили совокупный съезд наших персон в Швейцарию, куда Соболевский обещает выписать Мицкевича, а может быть, и Шевырева и куда в таком случае, вероятно, и мы явимся, что, впрочем, так же, как и приезд выписываемых персон, еще не совершенно верно. Мы собирались было во время феерий, бывших около Троицына дня, сделать вылазку в Зальцбург или в горы, где были различные религиозно-драматические представления, но так как в первые три дня за мерзкою погодою не собрались, а феерии продолжались более 8 дней, то и отложили эту вылазку до другого времени. Соболевский говорит, что в конце осени будет, может статься, в Москве, и если так, то он привезет вам о нашем житье-бытье вести самые подробные; что касается до него самого, то он хотя и уверяет, будто бы переменился, но совершенно тот же, большую часть дня лежит на диване в халате и зычным голосом рассказывает про балы, вечеринки и хороший тон парижского света, а иногда мяучит по-кошачьи во все горло; так как над нами живет Буассере, знаменитый своими сочинениями о готической архитектуре, и громкое мяуканье ему должно быть слышно, то это приводит Рожалина в отчаяние. Сначала он нашел средство откупаться от крика бутылкою вина, но, наконец, и это помогать перестало, и Соболевский, угрожая ему, что закричит, забрал над ним неограниченную власть.

2/14 июля

Сегодня в шесть часов поутру Соболевский уехал в Турин, условившись, чтобы мы съехались с ним в Швейцарии, если ему удастся выписать туда же Мицкевича. Несмотря на то что я его люблю и за многое уважаю, мне, признаюсь вам, не жаль было, что он уехал.

Время наше идет по-прежнему, мы здоровы и веселы, слушаем профессоров, остальное время либо бываем дома, либо в хороший день (который, впрочем, бывает довольно редко) отправляемся в английский сад и изредка в театр, когда играет Эсслер. Вы требуете от меня статей для печати, но кроме всех других причин, как-то: недостатка навыка и пр. — право, некогда; извините меня, пожалуйста, пред Погодиным, что я не отвечал на его приписку к вашему письму, бывшую еще зимою, и скажите ему, что если я когда-нибудь напишу какую-нибудь интересную статью о Мюнхене (что, между нами будь сказано, весьма, весьма сомнительно), то пришлю к нему. Больше же всего вероятностей, что если либо брат, либо Рожалин не напишут что-нибудь о Мюнхене и сонме его философов, то русская публика еще долго о них читать не будет. Теперь, покуда, чтобы не опоздать, должен кончить, потому что слишком поздно принялся за начало, но если я в следующий раз не пришлю вам письма огромного и по грузу, и по обширности, то (как гласит мюнхенская клятва) шорт меня побери!!