Том 3. Письма и дневники

С беспредельным почтением и преданностию имею счастье быть Вашим покорным слугой и духовным сыном И. Киреевский .

140. Оптинскому старцу Макарию

8 декабря 1855 года

Многолюбимый и беспредельно уважаемый батюшка!

Вчера Наталья Петровна писала к Вам и просила для всех нас Вашего благословения по случаю говения нашего. Сегодня же, готовясь к исповеди, я считаю потребностью сердечною опять обратиться к Вам и просить святых молитв Ваших и благословения. Силен Господь за Ваши молитвы расположить мое сердце к принятию таинства покаяния, но до сих пор не умею ни собраться с мыслями, ни чувствовать грехи мои.

141. Оптинскому старцу Макарию

10 декабря 1855 года

Возвратившись из церкви, где Господь сподобил меня, недостойного, приобщиться его святых и животворящих дарований, мысленно целую Вашу святую благословляющую руку и опять прошу Ваших святых молитв, чтобы Господь милосердный по безграничной благости Своей соделал меня сколь возможно менее недостойным к хранению принятой мной святыни.

С любовью и почтением остаюсь преданный Вам Ваш покорный слуга и духовный сын И. Киреевский .

142. А. В. Веневитинову

Конец 1855 года

Боже мой, какое ужасное известие сообщил нам А. И. Рейнгард! Михаил Михайлович, это чистое, благородное существо, пал жертвой этой проклятой войны[217]! Признаюсь тебе, немногих из падших героев Севастополя было мне так жаль, как его. Другие отдавали свою жизнь с самоотвержением, но и с запальчивостью страсти. В нем горел чистый огонь самосознательного, высокого самопожертвования. Героев воинских Россия, слава Богу, найдет. Но где найти такого человека, как был он, насквозь проникнутого святостью долга, благородностью и возвышенностью убеждений? Все, кто принимает участие в общем деле, следили за его действиями с какою-то особенной любовью. Как перенесет эту потерю Михаил Юрьевич[218]? В нем он оживал новой жизнью. Тяжело даже подумать о его положении. Для Матвея Юрьевича[219] эта потеря, я думаю, будет почти так же чувствительна. Он, говорят, любил его почти как сына. Когда я их видел вместе, мне казалось, что иногда, смотря на Михаила Михайловича, в его глазах выражалось столько невольной любви и нежности, что это замечание мое тогда еще прибавило много прекрасных чувств к тому понятию, которое я имел о внутреннем счастье вашей редкой, дружной семьи. И вот как оборвалось это счастье семейной любви! Анна Михайловна[220], говорят, была больше других дружна с ним. Дай ей Бог силу и веру, чтобы перенести это тяжелое испытание! Но за Аполлину Михайловну[221] я боюсь больше всех. Ее здоровье и без того расстроено, к тому же она не знает границ в движениях своего прекрасного сердца. Потому позволь мне тебе напомнить, что у вас в Петербурге теперь находится отец Матвей[222], которого слово не без духовной силы. Если ты пошлешь за ним, то он, верно, не откажется навестить вас. Я уверен, что беседа с ним удержит в христианском равновесии верующую душу, которая часто тем способнее терять это равновесие, чем в ней больше природной любви и самозабвения. Увлекшись горем, мы забываем то, что, может быть, знаем лучше других в минуты обыкновенные, забываем, что Господь любит нас больше, чем мать любит своего ребенка, если Он, милосердный, посылает нам утрату, то, видно, это не утрата, а приобретение, видно, это самое лучшее, что только может быть для нас и для утраченного. И кто знает, может быть, эта короткая разлука есть необходимое условие того, чтобы после полнее и внутреннее соединиться. И кто нам сказал, что оставляющий земную жизнь разлучается с нами? Если в нашем сердце то чувство, которое составляет и его душевную жизнь, то очевидно, что наше сердце становится местом, где он пребывает, не мысленно, а существенно сопроницаясь с ним. Ты поймешь мою мистику, любезный друг, несмотря на то что тебя называют деловым и положительным человеком. Для тебя жизнь сердечная — твоя настоящая. Я помню, какое глубокое, какое продолжительное и проницающее горе овладело тобой по кончине твоего брата[223]! — Зато после ты один устоял в вере, когда друзья твои почти все колебались и падали. Верен Господь милосердный и всемогущий. Он не погубит чистой любви нашего сердца, что бы ни представлялось в видимой жизни. Прости меня, любезный друг, если письмо мое неуместно. Подумавши, я чувствую, что недостаточен сказать слово утешительное. Но потребность говорить с тобой в эту минуту была сильнее других соображений.