|
Поэтому история наук (даже если окрестить ее историей Науки), лишенная всякого центра, вокруг которого можно было бы сплотиться и организоваться, терялась в пустых общих местах и рассеивалась в частностях и забавных биографических или библиографических повествованиях, которые не могли удовлетворить вкус образованных умов, и оставалась поприщем любопытствующих — немногих эрудированных серьезно, но в большинстве своем дилетантов, разбредшихся по нейтральной почве между наукой и литературой. Сегодня, когда наука вновь обрела свой центр, она возвращает себе историческое сознание; и каждый ученый чувствует потребность дать себе отчет в причинах, из которых берет начало его проблема (которая сегодня, как он хорошо знает, падает на него не сверху, навязывается ему не наблюдением так называемого внешнего мира, но понятиями, посредством которых он разбирает и анализирует этот находящийся перед ним мир, потому что сам полагает его, конструируя его). Наука имеет свое начало и причину своего существования; и она может иметь свое оправдание и доказательство собственной ценности в истории науки. Историческое понятие науки, повторяю, становится доступным, лишь если в глубине частной науки обнаруживается ее универсальный интерес и если, как следствие, в основе частных наук (которые всегда будут должны сохранять свою специфичность) обнаруживается философия как сознание, которое мысль, творец всех проблем, имеет как принадлежащее себе и как собственную деятельность. Сегодня опасность состоит в реакции на вчерашний дуализм. Сегодня видно, что ученые подошли к тому, чтобы выдвигать свои понятия как непосредственно разрешающие или заменяющие традиционные проблемы философии; а с другой стороны, философы не колеблются в том, чтобы помещать свои исследования на почву самих наук. Опасная реакция, потому что наука и философия не являются и не должны быть тождественными (хотя и должны растворяться до бесконечности одна в другой). Они не дублируют одна другую. Они имеют функции, сходящиеся и направленные на одну цель, но различающиеся. Они обе сознают, что трактуют один и тот же объект и движутся в одном и том же мире, который есть мир мысли; но одна, философия, должна погружаться в универсальное, понимая его всегда как центр и принцип особенного; другая, наука, должна погружаться в особенное, видя там, однако, все более четко распространение универсального принципа; так что одна должна искать собственное завершение в науке, а другая — собственное завершение в философии (не игнорировать одна другую, ибо каждая без другой работала бы впустую, так как нет ни конкретного универсального без особенных определений, ни особенного без принципа, который бы в нем определялся и осуществлялся). И поскольку универсальность — в мысли, которая постепенно постигает и по-разному выражает объект, коему она противопоставляет себя, — можно также сказать, что философия делает упор на изучение субъекта, а наука — на изучение объекта; но первая вдохновляется идеей того, что субъект живет в объекте, а вторая — идеей того, что объект является мертвым и превращается в пустую тень, если не черпает свою жизнь из субъекта. — 137 —
|