Как бы то ни было, он застыл в полной неподвижности и некоторое время прятал глаза за бровями, а когда вновь открыл их, взгляд его изменился, стал, если только это было возможно, еще более старым, еще более одиноким, окаменелым и в то же время выжидающим. Губы медленно раздвинулись, и он спросил: -- Я слышал о вас. Вы тот самый, к кому люди ходят исповедоваться? Иосиф смущенно кивнул -- назвать свое имя было для него подобно мучительному разоблачению, и, вот уже вторично встретившись с молвой о себе, он испытал немалый стыд. Снова и все так же кратко старик спросил: -- А теперь вы хотите посетить Диона Пугиля? Зачем он вам? -- Я хотел ему исповедаться. -- И вы многого ожидаете от этой исповеди? -- Не знаю. Я чувствую доверие к нему, более того, мне даже кажется, будто голос свыше посылает меня к нему. -- Ну, а после исповеди что вы намерены делать? -- То, что он мне прикажет. -- А если он вам посоветует или прикажет что-нибудь неправильное? -- Не мне судить, правильно это или неправильно, я буду слушать и повиноваться. Старец не проронил более ни слова. Солнце почти уже скрылось за горизонтом, в листве закричала птица. Иосиф встал и еще раз робко спросил так и не нарушившего молчания старца: -- Вы сказали, что знаете, где найти отца Диона. Дозволено мне просить вас назвать место и описать путь к нему? На лице старца показалось что-то похожее на слабую улыбку. -- И вы уверены, -- спросил он мягко, -- что ваше появление будет ему приятно? Пораженный этим вопросом, совсем оробев, Иосиф так и остался стоять, где стоял, не ответив старцу. Затем он сказал: -- Могу ли я хотя бы надеяться, что увижу вас вновь? -- Я ночую здесь, -- сказал старик с приветственным — 565 —
|