|
что мы на самом деле покинем Эшгольц. По-настоящему его покинули только те, что ушли от нас навсегда, как тот Отто{2_1_014}, который сочинял такие смешные латинские стихи, или наш Шарлемань{2_1_014}, умевший так долго плавать под водой, и все другие. Те-то распростились по-настоящему, ушли навсегда. Я уже давно не вспоминал о них, а сейчас вот вспомнил. Ты волен смеяться, но в этих отпавших от нас для меня есть что-то привлекательное, как в мятежном ангеле Люцифере есть что-то величавое. Может быть, они и сделали ложный шаг, вернее, их шаг вне всякого сомнения ложен, и все же они нечто сделали, совершили, осмелились на прыжок, а для этого нужна отвага. А мы, все остальные, -- мы были терпеливы, прилежны, разумны, но мы ничего не совершили, не прыгнули! -- Не знаю, -- заметил спутник, -- некоторые из них ни на что не осмелились и ничего не сделали, а просто-напросто лентяйничали, пока их не исключили. Но, может быть, я не так тебя понял? Что ты, собственно, имел в виду, когда говорил о "прыжке"? -- Я имел в виду способность оторваться по-настоящему, решиться на что-то всерьез, ну, понимаешь, взять да и прыгнуть! Я вовсе не мечтаю прыгнуть назад, в мою прежнюю родину, в мою прежнюю жизнь, она меня не привлекает, да я ее и забыл совсем. Но вот чего я действительно хотел бы -- это, когда настанет час и надо будет оторваться и прыгнуть, прыгнуть не назад, не вниз, а вперед, в более высокое. -- Что же, к нему-то мы и направляемся. Эшгольц -- первая ступень, следующая будет более высокой, и в конце концов нас ждет принятие в Орден. -- Да, ты прав. Но я не о том. В путь, amice{2_1_011}, шагать так приятно, моя хандра и пройдет. А то мыс тобой что-то приуныли. Этими словами и этими настроениями, о которых нам поведал его тогдашний спутник, возвещала о себе бурная пора юности Кнехта. Два дня шли юные путешественники, прежде чем добрались до — 103 —
|