|
* * * Ответить Богу – значит среди ночи Проснуться вдруг по первому же звуку: – Я здесь. Я – вот. Твори со мной что хочешь. Я – тетива натянутого лука. Не отвлекусь уже ни на мгновенье От рук Твоих. Я ожидаю взмаха. Я вся с Тобой в священный миг творенья, В миг созидания меня из праха. В стихах Зинаиды Миркиной сквозит Личность Бога. Он взирает в простую ясность Своего существа, как выразился бы немецкий мистик Мейстер Экхарт. Можно относиться к этим стихам как к богословским трактатам, а можно как к философским эссе, но прежде всего это поэзия, т. е. взгляд «сквозь обличья», глубоко символическое переживание невыразимого опыта души. С философией поэзию Миркиной роднит не рациональный подход, а поиск онтологических оснований всех вещей. * * * Мне в этой жизни довелось Дослушать каждый звук. Все вещи доглядеть насквозь И очутиться вдруг В потустороннем, за судьбой, Как будто пройден мост, Соединяющий с собой И с каждою из звезд. Не вполне уместно в разговоре о поэзии касаться области философского знания. Не принято поднимать в связи с художественным творчеством и вопросов сугубо религиозного характера. Считается, что каждой из этих сфер отведено свое место. За философией зарезервировано пространство преимущественно интеллектуальное, за религией – преимущественно духовное, а за искусством – преимущественно душевное. Но, читая строки: «Сегодня бродила я в царствии Божьем / Там все, как у нас, только проще и строже, / Там все, как у нас, только чище и выше, / Прозрачней и глубже, светлее и тише» – понимаешь, что подобное разделение надуманно и даже кощунственно. Современному человеку представляется уже невозможным соединить три сферы, три мира, причем соединить их без единого шва, а ведь это так необходимо! Опытом бесшовного слова я бы и назвал все стихи Миркиной, которые не из нее исходят, а через нее идут. * * * Мне надо стать бумагой белой, Жить в совершенной тишине. И ничего самой не делать, Чтоб Ты мог действовать во мне. Мне надо быть открытой Дверью В ту глубь, где всё просквожено Такою полнотой доверья, В которой я и Ты – одно. О Боге можно говорить только языком поэзии. Когда философия забывает о языке поэзии, она забывает и о Боге. И тогда философия становится мертвым знанием книжных мудрецов. Истину нельзя описать словами. Философия же порой именно это и пытается сделать. Она откалывает от слова все лишнее, т. е. все то, что мешает торжеству абстракции. Она делает вид, что разум не нуждается в запредельной полноте слова. Такая философия превращает все слова в откалиброванные гири. Философ почти всегда говорит о любви не так верно, как поэт, а значит, философ говорит и об Истине не так верно, как поэт. Поэт же часто говорит как пророк, а пророк всегда говорит как поэт. Только язык поэзии достигает нашего сердца. — 317 —
|